Сад радостей земных

Ему опять пришлось высидеть все время, пока взрослые пили перед обедом, и весь долгий обед. Тот, который барабанил пальцами, снова был тут же; Кречет со злостью смотрел на него. Хорошо бы взять маленькую вилку – ими тут едят креветок – и всадить этому дядьке в глотку. А он смотрит Кречету прямо в лицо и улыбается, никакой его злости не замечает. Клара сидит далеко от этого дядьки, но все равно они прислушиваются друг к другу… прямо чувствуется, как они слушают друг друга, кажется, Кречет даже ощутил, как напряглись жилы у матери на шее – и вот она уже весело смеется каким-то словам того дядьки.

После обеда удалось наконец удрать, он пошел в свою комнату и заснул, даже не раздевшись. Непонятно, откуда у взрослых берутся силы. Позже к нему пришла Клара.

– Почему ты не лег в постель как следует? – прошептала она. Скинула туфли и присела подле него на край кровати.

Кречет очнулся не сразу, в голове все перепуталось. Верхний свет не погасили, и он резал глаза. Не сразу Кречет вспомнил, где он.

– Миленький, ты на меня очень злишься? – сказала Клара.

От нее пахло духами и еще чем-то… вином, которое все пили там, внизу, а может, ее отдельной, непонятной жизнью, тем тайным, из-за чего она так весело смеялась шуткам того человека и сидела так прямо, будто вытянулась от удивления.

– Ты на меня не злись, я такая счастливая… такая счастливая… Завтра поедем домой, я ужас как рада, что едем. Я и здесь счастливая, и дома счастливая.

И заплакала. Кречет перепугался. Смотреть на нее не хотелось. Наконец она сказала:

– Это я нечаянно. Просто я очень счастливая… мне так хорошо! Никому на свете не было так хорошо, нет на свете никого счастливей меня.

Первый раз в жизни Кречет не заразился ее настроением. Упрямо смотрел в сторону, хмурый, надутый, и его немного трясло; вспомнилось, как он ее назвал тогда в библиотеке, какое слово про себя сказал. И он не раскаивается. Он хотел ее наказать, вот и наказал, хоть она и не знает, каким словом он ее назвал.

6

Двенадцати лет Кречет перешел в седьмой класс и стал вместе со старшими ребятами ездить автобусом в Тинтерн. Школьный автобус горчично-желтого цвета, с черной надписью: Округ Иден, Объединенные школы. Водитель – тощий, пустоглазый, его часто бьет хриплый кашель. Позади него изо дня в день усаживается какая-нибудь его подружка и, что бы он ни сказал, непременно хохочет и шумно веселится. Все эти девицы толстые, веснушчатые, нескладные, и всех что-нибудь да портит, хотя бы жирные, накрашенные губы. Они всегда с любопытством поглядывают на Кречета, но не пристают к нему.

Школьным автобусом ездят еще трое или четверо Ревиров – эти Ревиры не считаются, сказала Клара, – но они от Кречета держатся подальше. Джонатан всегда сидит на последней скамье с большими, самыми горластыми парнями. К нему Кречет не решился бы подойти. Он садится вперед, как можно ближе к водителю, лишь бы не вплотную к его подружкам – тут, «ни в тех, ни в этих», сидят школьники, которых остальные избегают: толстый унылый мальчишка, девочка, про которую говорят, что у нее винтиков не хватает, а она, видно, просто очень тихая. По дороге в школу и обратно Кречет читает, что задано; если кинут в него чем-нибудь или стукнут по затылку – натянуто смеется, чтоб показать: я, мол, понимаю, это шутка; это и правда делают просто для смеха, но неохота спрашивать, кто шутил.

Только бы дотянуть эти годы, думает он, глядя на неприличные слова, коряво выведенные чьим-то пальцем на запотелых окнах автобуса, только бы доучиться, а там он будет в безопасности.

Когда Джонатан купил себе машину, Клара спросила, почему бы ему не отвозить Кречета в школу. С какой стати Кречету ездить автобусом со всякой шушерой? Джонатан заметался, точно загнанная крыса: ему надо заезжать за приятелями, а это несколько миль крюку, ему надо выезжать пораньше. И его приятели Кречету не понравятся.

– Кристоферу, – поправила Клара.

– Кристоферу они не понравятся, – повторил Джонатан.

– Он же твой брат, ты бы радовался, что можешь его подвезти, – сказала Клара. – Он говорит, в школьном автобусе ему противно.

– Это моя машина, – заныл Джонатан.

– А он твой брат.

Джонатан, кажется, хотел сказать – ничего подобного, но не сказал. Кречету стало неловко: странный он, Джонатан, лицо бледное, прыщавое, и вообще… что с ним стряслось? Вот уже года два, а то и больше, он совсем не растет, учится плохо. Когда на него ни посмотришь, глаза у него испуганные, затравленные, прямо как у загнанной крысы; с виду он становится все больше похож на тех ребят, которых Клара зовет подонками, белой голытьбой. Как они громко ни кричат, как неистово ни хохочут, а сразу видно, что они всегда голодные. Просто не верится, что когда-то Джонатан казался ему, Кречету, сильным и уверенным в себе… не забыть тот первый день, когда он увидел Джонатана, день свадьбы матери, и просто непостижимо, до чего Джонатан с тех пор изменился.

– Я могу ездить автобусом, – сказал Кречет.

Клара будто не слыхала.