Сад вечерних туманов

— Потрясающее невежество в этикете общения, правда? — усмехнулась я в ответ. — Могли бы, по крайности, записку подбросить, спросить, в какое время мне будет удобно их принять. Сколько, по-вашему, денег они получат?

Инспектор сделал долгую затяжку сигаретой.

— Тысяч двадцать долларов, возможно. Может, даже и больше, если наш набег накроет каких-нибудь высокопоставленных коммунистов. Вам с этого тоже, может, перепадет. Немножко. — Он взглянул на меня, и я поняла: ожидает, что я откажусь.

— А вас не приводит в негодование, что они получат вознаграждение, тогда как жизнями рискуете вы, полицейские?

— Эта схема приносит нам массу полезных разведданных.

Ву отбросил окурок сигареты и сел в машину.

— На вашем месте, мисс Тео, — сказал он, — я бы несколько месяцев держался настороже. Если К-Ты прознают о вашей роли в этом, они вознамерятся вас так наказать, чтоб другим неповадно было. А память у них долгая. — Захлопнув дверцу, инспектор опустил стекло. — Вы едете к родным на лунный Новый год? На тот случай, если нам понадобится связаться с вами?

Неделю назад тот же вопрос задал мне отец.

— Я останусь тут, инспектор Ву.

— Что ж, в любом случае счастливого Нового года, мисс Тео!

Ву отдал приказ водителю заводить.

— Кунг хей фат чой![168] — пожелал он мне, когда машина тронулась.

Прибираясь на кухне, я раздумывала над словами Квай Хуна, признавшегося мне, пока мы ожидали инспектора Ву:

— Меня, знаете ли, британцы обучали. Отряд 136. В нем нас с сотню было. Послали нас на подготовку в Сингапур, когда джапы высадились. А теперь мы враги. — Он подошел к окну над раковиной и раздвинул шторки. — А он недалеко отсюда.

— Кто?

— Чинь Пен. Вон там его база, — он указал в окно на горную вершину. — Гунунг-Плата.

Я глянула на оставленное им на столе ружье: дерево приклада было изъедено термитами.

— Если проведете их к нему, станете очень богатым человеком.

Он оглядел кухню. Товарищи его сидели в гостиной. Понизив голос, он спросил:

— Вы у джапов в плену были, да?

Я не ответила, а он продолжил:

— С нами было несколько джапов.

— И что они делали?

— Эти гады отказались сложить оружие, когда проиграли войну. Хотели и дальше сражаться. Пришли к нам, умоляли, чтоб мы дали им пристанище. А в обмен показали нам, где их армия припрятала склад оружия.

— Они и сейчас с вами, эти джапы?

— Большая часть из них дезертировали в последние месяцы. Ушли из джунглей, сами сдались, — сказал Квай Хун. — Три месяца назад Центральный комитет принял решение, что джапам, которые все еще оставались с нами, больше доверять нельзя. Мне приказали убить их.

Он втянул нижнюю губу в рот.

— Как-то утром мы вышли из лагеря: я, мои солдаты и четыре джапа. Я сказал им, что нам приказано встретить важное лицо и сопроводить его до лагеря. Эти джапы были с нами с 1945 года, друзьями нам стали, — он вытолкнул, неприлично чмокнув, губу изо рта. — Когда мы добрались до болота, то пристрелили их.

— Если хорошенько попросите, — бросила я, — то, уверена: Темплер вам за это медаль даст.

— А вот оскорблять-то незачем, лах. — Он сердито уставился на меня. — Джап, с которым я ближе всего сошелся… я решил застрелить его последним, знаете ли, ради нашей дружбы. И знаете, что он сказал прямо перед тем, как я в него выстрелил? Сказал: я слышал об огромной куче военной добычи, которую джапская армия припрятала в джунглях — золотые слитки и драгоценные камни, украденные у нас, китайцев. Если я оставлю его в живых, то он, мол, поможет мне отыскать их.

— Человек, которого вот-вот пристрелят, что угодно скажет.

— Да, но мы оба знаем, что это правда, так ведь? — кивнул он. — Слухи о добыче носятся вокруг уже который год. Центральный комитет даже создал группу для ее поиска.

— Что же вы сделали с тем японцем, вашим другом?

— То, что всегда делал, — отчеканил он. — Я выполнил приказ.

Аритомо не стал расспрашивать, почему я припозднилась с приходом в Югири, а я не оправдывалась. Позже днем, разравнивая земельную грядку, я вдруг разогнулась и, обернувшись, глянула на него. Он стоял не шелохнувшись, устремив взгляд на горы вокруг Гунунг-Платы. Порыв ветра донес до нас едва слышный треск выстрелов, а спустя несколько секунд послышалось глухое буханье миномета. Простояв минуту-другую, мы переглянулись и вернулись к своей работе.

У китайцев полагается, чтобы все дети из самых дальних уголков земли в канун Нового лунного года съезжались к своим родителям на общесемейный ужин. Не сделать этого — значит проявить непочтительность к родителям: наихудший грех, в каком только может быть обвинен человек. Можно быть казнокрадом или убийцей, но если кто-то повинен в непочтительности к родителям, то общество (во всяком случае, общество, в котором я выросла) не так-то легко дарует ему прощение. Эмили неодобрительно ворчала, когда я сказала ей, что остаюсь на высокогорье на все четырнадцать дней празднования лунного Нового года.

— Тогда ты должна сесть за стол в эту ночь с нами. И приведи Аритомо, — добавила она. — Фредерик тоже приедет.