Сад зеркал

– Вот что мне стало известно, – заговорил он тогда. – Своего медведя конунг Айгонэль приобрёл в недавнем путешествии, которое предпринял вглубь побережья по каким-то своим надобностям. В один из дней в шатер к нему принесли письмо, и конунг, кажется, не ожидал его получить, а вслед за письмом явился некий гном, и был он очень благосклонно принят конунгом, хотя все мы знаем, что южные эльфы не отличаются большим уважением к нашим оседлым собратьям, а конунг, как говорят, не раз высказывался о них с большим снисхождением. Однако он принял в своём шатре этого не известного никому гнома, который, как говорят, нашёл конунга сам. Они долго беседовали о чем-то за хорошо накрытым столом и бочонком вина, хотя каждый знает, что эльфы – не большие охотники потчевать своим вином кого бы то ни было, а особенно гномов. Они говорят, мы не смыслим в винах и не умеем получать от них «истинного удовольствия», – последние слова Гурн произнес неприятным протяжным голосом, подражая эльфам, и стукнул по столу кружкой. – А я говорю так: их вино подобно прокисшей воде! А прокисшая вода не способна приносить удовольствия никому, помимо пиявок и эльфов, что, в сущности – одно и то же!

Гномы громко захохотали, немедленно наполнили кружки пивом и предложили выпить за кормчего Гурна, который так хорошо говорит. В таверне к этому времени остались только гномы и несколько людей, все эльфы же покинули заведение при первых громких выкриках от гномского стола, что осталось незамеченным самими гномами, но причинило глубокую печаль хозяину заведения.

Выпив пиво, Гурн отер с усов пену и продолжил свой рассказ:

– После того, как гном отбыл из шатра, конунг Айгонэль объявил о покупке медведя, который уже почти обучен плясать, и которому потребуется обеспечить надлежащий уход и строгую дрессировку. Тогда же нашли медвежачих – их-то и знает тот торговец с рынка. Он отзывается о них как о людях опытных, с хорошей удачей и умеющих складно говорить – потому они и сумели получить это место, хотя на него было достаточно и других охотников. Проведя сколько-то времени со зверем, они говорили, что этот медведь совсем не походит на животных, которых растят для представлений с рождения – но не похож он и на дикого зверя, никогда не удалось бы ничему научить медведя, пойманного во взрослом возрасте. Они говорили, что медведь совсем не боится людей, не доверяет им и не нуждается в них, но он никогда не пытался причинить вред никому, кто был с ним добр. Что медведь способен учиться хорошо и успешно, но только при особом расположении духа, в другое же время он проявляет не звериный ум и хитрость, чтобы уклониться от нежеланных занятий.

– Всё это любопытно, Гурн, и ты хороший рассказчик, – заявил один из воинов, молодой Бимлифур, – и ты прав, что история выглядит не вполне обыкновенной. Но твои слова не убеждают меня в том, что этот медведь – непременно берсерк.

Бимлифур был высок для гнома, широк в плечах, длинноног и довольно гибок, и охотно использовал это преимущество в драках. У Бимлифура еще не выросла густая борода, потому он не имел полного голоса в команде, но все ценили его за острый ум и умение подмечать необычные вещи.

– Ты говоришь верно, – согласился Гурн, – но дай мне досказать! Когда медвежачие поведали о своих наблюдениях конунгу и сказали, что это самый странный зверь, с которым им доводилось иметь дело, конунг стал бледен и хмур, затем пришел в волнение и обругал их, пообещал выгнать и взять на их место других медвежачих, знающих своё дело лучше. Одна же из дочерей конунга, очень молодая и не слишком умная эльфийка, слыхала этот разговор, и потом со смехом поведала медвежачим, что доверенный им зверь – вовсе не зверь, а заколдованный гном- берсерк. Что он был продан конунгу собственным родичем, который хотел поквитаться с ним за какую-то обиду, и что на его ошейнике закреплена пластина с давним гномским заклятием, усыпляющим разум берсерка, и она не позволяет ему снова превратиться в гнома. И медвежачие задумались над словами эльфийки, поскольку на ошейнике необычного зверя действительно была закреплена серебряная пластина со странными письменами, о чем дочь конунга не могла узнать сама, ведь никто из домочадцев не осмеливался подходить к медведю близко.

Собравшиеся выразили возмущение таким вероломством, однако признали, что подобное могло произойти: всем было известно, что родственная вражда способна вынудить на гнусные поступки даже достойнейших гномов, и что еще не повсюду забыт древний гномский язык заклятий, при помощи которых можно творить ужасные вещи, и что серебро, укрепленное таким заклятьем – единственное, что может быть сильнее берсерка.