Садовник и плотник

Но в этом есть также и нечто загадочное. Почему наша любовь к детям ощущается именно так? Почему я люблю именно этого ребенка, а не всех вообще детей? Для биологической матери ответ очевиден: этот ребенок несет мои гены. Но, как мы уже убедились, в человеческом обществе о ребенке заботятся многие, а не только биологические матери, в том числе и люди, которые не связаны с ребенком кровными узами. Даже отцы и бабушки с отцовской стороны не могут с абсолютной уверенностью утверждать, что с генетической точки зрения ребенок – их потомок. Для большинства взрослых, заботящихся о младенце, сам акт заботы и создает связь.

Повторю, здесь есть нечто общее с тайной романтической любви. Насколько нам известно, говоря абстрактно, если бы нашим избранником, объектом нашей влюбленности был не этот конкретный человек, то, вероятно, был бы кто-нибудь другой; феноменология романтической любви формулируется в терминах Судьбы, Рока, Двух Половинок. Но в случае романтической любви у нас есть по крайней мере иллюзия выбора. Мы можем сказать себе, что любим именно этого человека за его доброту, или за то, что он такой умный, или за то, что он так заразительно смеется.

Но парадокс младенцев и детей гораздо глубже. Несмотря на то, что у нас нет выбора, какого именно ребенка мы производим на свет, или даже того, какого ребенка мы в итоге получаем под свое попечение, мы просто любим этих детей. На деле мы любим именно этих конкретных детей, даже если они слепые, глухие и вообще далеки от идеала – слишком капризные, слишком болезненные или вот-вот умрут. Мы ни за что и никогда не променяем их на других.

До рождения Джорджи я, как и в бытность свою матерью, ловила себя на сомнениях: смогу ли я полюбить второго ребенка так же, как люблю первого, – хотя у меня были все основания полагать, что моя преданность этому маленькому чуду, когда оно появится на свет, будет такой же сильной, как и в отношении первого маленького чуда.

Конечно, иногда эта глубокая привязанность и преданность так и не возникают, и зачастую они развиваются далеко не сразу. Не стоит винить родителей, которые исправно заботятся о ребенке, но по каким-то причинам не испытывают чувства безусловной привязанности. Эти случаи – исключения, и они причиняют большие трудности и страдания как родителям, так и детям.

Как ни странно, это экзистенциальное чувство преданности, столь странное само по себе, возможно, демонстрирует несколько отвлеченную математическую стратегию, возникшую как ответ на одну техническую проблему в эволюционной теории[71]. Эта техническая проблема вызвана одной из главных тайн человеческой эволюции. Почему мы сотрудничаем? Откуда берется альтруизм? Какой смысл одному организму заботиться о другом организме, если эти организмы движимы лишь стремлением воспроизвести свой генетический код, а не какими-то благородными порывами?

Классическое представление этой проблемы – так называемая “дилемма заключенного”. Представьте себе, что Бонни и Клайд, двое подозреваемых по делу об ограблении банка, оказываются под арестом. Полиция предлагает каждому из них одну и ту же сделку: если ты сдашь подельника и признаешь вину, то получишь пять лет тюрьмы. Если будешь молчать, а подельник в это время сдаст тебя, то ты получишь двадцать лет. Однако если молчать будете вы оба, то полиция не сможет доказать вину ни одного из вас – и вы оба уйдете безнаказанными. Предположим, и Бонни, и Клайд, каждый независимо друг от друга решат, что шансы, что тебя сдаст подельник, довольно велики. Рассуждая рационально, то есть думая только о себе (или, в терминах эволюции, только о своих генах), каждый из них решит, что лучше всего сдать напарника. Но, разумеется, если оба подельника сдадут друг друга, то обоим в итоге придется гораздо хуже, чем если бы они оба не сказали ни слова.

Наша жизнь полна подобных дилемм. Допустим, интересы каждого отдельного водителя требуют, чтобы он ехал быстрее и на более мощной машине, выбрасывая, таким образом, в воздух гораздо больше двуокиси углерода. Однако накопленный эффект таких действий в конечном итоге будет катастрофичен для всех нас, в том числе и всех водителей. Каждый кусочек мусора, выброшенный на территории национального парка, сам по себе пустяк; но когда их накапливается много, это приводит к разрушительным последствиям. Каждая отдельная овца съедает совсем немного травы, но стадо овец оставляет за собой пустыню.

Альтруизм и кооперация – это способы решать подобные дилеммы. Благодаря этим способам мы благополучны как общество в целом. Зачатки альтруизма и кооперации просматриваются и у других приматов. Но совершенствование и развитие человеческого сотрудничества – это одна из наших самых положительных и характерных черт[72]. В самом деле, можно утверждать, что история человечества – это грандиозная последовательность все более амбициозных попыток решить “дилемму заключенного” путем все более широкого сотрудничества.