Садовник и плотник

Но мы, человеческие существа, заботимся о своих детенышах дольше, чем другие животные, и в заботе о каждом детеныше принимает участие большее число взрослых. Поскольку мы преданы сразу многим детям, а не только своему биологическому потомству, то относительно простые стратегии преданности, характерные для взрослых особей и детенышей других видов животных (первый движущийся объект, который ты видишь, первый детеныш, к которому ты прикасаешься), для нас не так важны. Для многих близких ребенка – отцов, бабушек, дедушек, участников аллопарентальной заботы – роль генетики не так значима. Отцы и остальные опекуны не могут руководствоваться простым принципом “люблю того самого малыша, который был внутри меня”.

Для отцов, бабушек, дедушек и аллопарентальных попечителей эмоции заботы запускаются социальным контекстом, нашей включенностью в сеть любви, которая соединяет партнеров, родителей и других, – а также нашим опытом, переживаниями, убеждениями и знаниями. Люди откликаются на сам акт заботы как таковой гораздо сильнее, чем все другие животные.

Забота о ребенке помогает нам любить этого ребенка, причем именно этого, а не какого-то другого. Когда мы держим ребенка на руках и ухаживаем за ним, у нас повышается уровень окситоцина – это порождает ощущение, что внутри теплеет[74]. А у отцов, ухаживающих за малышом, снижается уровень тестостерона и связанные с ним эмоции агрессии и гнева[75].

Даже материнская любовь не сводится лишь к биологии. Мы преданы нашим детям еще долгое время после того, как ослабеет биология родов. Наша преданность детям может быть по-настоящему долгосрочной. Растить человеческого ребенка – это дело не просто на ближайшую неделю или год, но и на далекое будущее.

Очень многие люди, не только матери, ощущают это чувство преданности и привязанности к детям. В свою очередь мы, возможно, сделали эти эмоции более всеобъемлющими, распространив их не только на детей. Опять-таки история развития человеческого альтруизма может, хотя бы отчасти, включать и процесс “извлечения” этого чувства преданности из контекста воспитания детей и помещения его в более широкий и общий контекст[76].

Дети – это чистейший пример специфической долгосрочной преданности и привязанности. Но и человеческое сотрудничество в целом берет свое начало в такого рода эмоциях; мы испытываем схожие чувства к своим партнерам, друзьям – и даже к учебным заведениям, городам и странам. Я не стану утверждать, что люблю университет Беркли так же, как люблю Оджи и Джорджи, но нечто общее у этих чувств есть. Стэнфорд и Гарвард – тоже очень славные и достойные университеты, но это не мои университеты.

Цена преданности

Конечно, тот факт, что та или иная эмоция возникла в ходе эволюции, вовсе не означает, что это правильная эмоция. Убийственная сексуальная ревность и безжалостное истребление других племен, возможно, и помогли нам выжить в прошлом, но они же и омрачают наше будущее.

За преданность приходится платить свою цену. Люди сохраняют в том числе и деструктивные, болезненные отношения – с детьми или родителями, с бывшими возлюбленными, партнерами или друзьями – еще долгое время после того, как эти отношения следовало бы оборвать и двинуться дальше.

Еще более существенная плата за привязанность связана с нашей склонностью делить мир на своих и чужих, на “мы” и “они”. Обратная сторона моей преданности любимым людям – это отсутствие такой же преданности по отношению к тем, кого я не люблю. В самом деле, исследования показывают, что тот же самый окситоцин, который помогает нам доверять “своим” и любить их, делает нас менее толерантными по отношению к чужакам, к тем, кто в группу “своих” не входит[77].

Сходным образом те же импульсы, которые заставляют нас так заботиться о “наших” детях (даже если эти дети нам биологически не родные), способны сделать нас безразличными к чужим детям. С точки зрения современных родителей ярким примером такого отношения служит система государственных школ. Я могу считать, что всем детям было бы лучше, если бы все дети учились в государственных школах, но моим детям лучше учиться в частной.

Хотя абстрактно мы, возможно, и признаем, что важно заботиться о каждом человеке, но на практике мы превыше всего ставим собственное благополучие. Некоторые философские традиции – например, определенные версии утилитаризма – утверждают, что этот подход в корне неверен и что нам следует заботиться о благополучии всех вообще живых существ.

Но в целом эти эмоции, конечно, правильны и вполне обоснованы. Проблема долгосрочного сотрудничества все равно встала бы перед нами и ее все равно пришлось бы решать, даже если бы эволюция не дала нам хорошего стартового преимущества, – и преданность конкретным партнерам все равно была бы верным и хорошим решением. Чувство преданности входит в число самых важных и значимых человеческих чувств. То, что мы заботимся о своих любимых ради них самих, а не ради себя, – одна из основ нашей моральной и даже духовной жизни.