Садовник (история одного маньяка)

Они уже почти добрались до красного диванчика, где Ника торопливо расстилала постель, как вдруг Леонид оттолкнул Эда, а сам, опасно пошатываясь, обвел комнату барским жестом, залихватски воскликнул: «Амброзии!» - и удивительно точным, картинным движением свалился прямо на диван (тот глухо крякнул, но устоял). Потом проворно ухватил Никину руку, накрыл ее беглым поцелуем и, сжав пальцы, тихо сказал, по-собачьи заглядывая ей в глаза:

- А ты все так же хороша, Дафна…

Ника выдернула руку с улыбкой и принялась искать одеяло в шкафу, не замечая, что за ее спиной, пытаясь выдохнуть дым (нет - серый комок шерсти, застрявший в горле), Эд шагнул к Леониду - объяснить (пусть даже лежащему!), что можно себе позволять с чужими женщинами, а что - просто опасно!… Но, когда кулак уже был занесен, безумец слегка оттолкнул его, с мученическим видом пробормотав:

- Я тебя прощаю… Ты чист, - и окончательно погрузился в чуткий и краткий сон алкоголика.

Вмиг превратившись в потустороннее существо.

Влажные соломенные завитки легли на лоб, придавая еще больше мальчишеского его усталому лицу. Свет из окна облил торс серебряным лунным маслом, подчеркивая рельеф, будоража мысли о том, сколько женских губ касалось этой мерцающей, перламутровой кожи (а сколькие мечтали бы коснуться…). Татуировки казались легкими тенями, парящими над ее поверхностью, - прекрасное, но необязательное дополнение к бесподобному телу…

Ника подошла на цыпочках. Приподняв его голову, заботливо устроила на подушке, поправила сбившуюся прядь волос жестом, полным невыносимой нежности. Потом скользнула по его груди, по грязному вороту майки, двинулась дальше… Лаская. Все ниже и ниже. Уже в районе ремня…

Внезапно Эд (во власти неведомых сил, не иначе!) вдохнул сладкий опьяняющий воздух, наполненный яростью и освобождением (сомнения - прочь!). Он уже сделал движение, чтобы отбросить ее от дивана и погрузить в его кровь свои голодные руки!…

Как вдруг заметил блестящий предмет, закрепленный рядом с пряжкой. Ника погладила его, будто прощаясь, распрямилась, совершенно спокойная, и отвернулась от спящего на диване полубога.

- Он нечасто приходит, - ее шепот был тихим, но отчетливым. - Только летом. Думаю, у него просто нет дома. Я бы предложила ему пожить у меня, но он ужасно гордый и откажется, я точно знаю… - она поднесла к лицу руку Эда и чуть слышно коснулась ее губами. - Видишь ли, он убил свою жену… - Эд вздрогнул, но Ника только крепче прижала его ладонь к своей щеке. - Да, за измену. Однажды вернулся домой раньше времени, а она - с другим… Но не это самое страшное. Она была беременна, уже на сносях. Я не спрашиваю его об этом, но он каждый раз сам рассказывает… Только каждый раз по-разному. Я не знаю, что случилось с ребенком. Он то говорит, что сына успели спасти - мол, она умерла в больнице. То долго плачет, что мальчика уже не вернешь, а он бы так хотел быть с ним! Он такой… - ее нижняя губа задрожала. Эд видел это в полумраке. Он увидел бы, даже закрыв глаза.

- …бе-е-едненький! - и она уткнулась ему в плечо, давя слезы.

«Что ж, - подумал он, - это объясняет наколки».

Через минуту, с усилием сглотнув, она продолжила:

- А на поясе он носит ее брошь. Говорит, это - единственная вещь, которая осталась от нее. Помогает помнить. Он почему-то больше всего боится забыть ее, представляешь?

Эд, стиснув зубы, кивнул.

Они простояли так долго. В тишине, звенящей криком…

Наконец, Эд отстранился и посмотрел на Нику, чувствуя, как нервной птицей бьется в нем вопрос и многоопытным хищником подкрадывается ответ.

- А ты не боишься его?

- Почему? - омуты, черные омуты искреннего непонимания.

- Он ведь убийца, Ника.

- Но… - она повернулась в сторону спящего. Во взгляде - океан всепрощения, безграничного, непостижимо-наивного… - Он же любит ее до сих пор!

Эд сжал ее руку, изо всех сил стараясь не думать. Не думать вообще ни о чем! Прогнать из головы это странное отражение, эту издевательскую двойственность: один убийца, мирно посапывающий на диване, и второй - за ее плечом.

…Проснувшись утром и выйдя на кухню в поисках кофе, он обнаружил на столе бутылку совершенно бомжацкого вида. Из-под какого-то дешевого вина, с косо оборванной этикеткой, она была заткнута пробкой из куска газеты.

Эд вытащил пробку - из чистого интереса. И скривился - пахло до отвращения приторно, с примесью меда, который он терпеть не мог. Брезгливо морщась, он опорожнил ее и выбросил в мусорное ведро. И только потом понял, что это, похоже, была своеобразная благодарность от вчерашнего гостя за кров и… гм, хлеб.

В комнате на пустом диване неряшливо косилась стопка белья. Ника предположила, что он ушел как всегда - ни свет ни заря. Наверное, спешил на работу…

Эд долго и напряженно пытался представить Леонида за работой.

Но так и не смог.

А потом пришли грозы, опутали город паутиной молний.

Безмятежно-голубое небо вдруг разверзало черную пасть и обрушивало ливни на коробки зданий, ослепляя белым огнем «букашек»-прохожих, оглушая грохотом…