Садовник (история одного маньяка)

Раньше Эд любил такую погоду. Мог выйти на балкон (а то и прямо под теплые струи) и упиваться зрелищем ярящегося неба… Но не теперь.

Оказалось, что его бесстрашная фея до умопомрачения боится грозы!

Едва заслышав далекие громовые раскаты, она мчалась в дом, оставляя под дождем мольберт и краски, роняя растения, выкопанные для пересадки, - забывая обо всем… Она накрывалась с головой одеялом и оставалась под ним до тех пор, пока не таяло последнее тихое ворчание.

Эд пытался помочь - объяснял, что абсолютное большинство разрядов ударяют вдали (считал секунды и километры, как маленькой), что в доме риск в сотни раз ниже, чем снаружи. И даже, отчаявшись получить от нее хоть какой-нибудь отклик, взывал к рациональности - говорил, а стоит ли настолько бояться мгновенной смерти, которую-то и не успеешь осознать?…

Но Ника молчала, дрожа, как испуганный зверек, и только ныряла глубже под одеяло, утаскивая в его пучину и Эда. Что могло бы, пожалуй, выглядеть мило, если бы не этот безумный страх… А он преследовал ее с детства.

Как-то раз, сидя на скамейке с Эдом в умытом солнечном саду, слабая от пережитого Ника рассказала ему о сне, который иногда видела ребенком: она бежит в железном лабиринте, а кто-то ужасный ищет ее, в ярости круша стены, высекая молнии огромными каменными кулаками. Она уже замечает прямоугольник света - выход, как вдруг со зловещим скрежетом сзади падает перегородка… Низкий вибрирующий гул заполняет камеру… И воздух густеет - превращается в прозрачную смолу. Он ловит ее - крохотную мошку. Ни вырваться, ни шевельнуться… Только эта беспомощность, замкнутое пространство и осознание: все, она попалась!…

- В этом месте я начинала кричать: нет! И просыпалась, - Ника прятала взгляд, шепотом доверяя Эду свои детские страхи…

Поэтому он старался быть рядом - спешил домой, заметив грозовой фронт у горизонта, а порой и вовсе оставался с Никой, если гремело с утра.

И все равно однажды не успел.

Он очнулся от оглушительного удара за окном, который заставил внутренности послушно вздрогнуть. И в тот же миг вертикальная белая вспышка во дворе выжгла все предметы в поле зрения. Запищал блок бесперебойного питания. А когда Эд проморгался, громыхнуло и полыхнуло снова - еще сильнее.

Поспешно закрыв компьютер, Эд вылетел из квартиры в кромешный мрак коридора и, чертыхаясь, начал на ощупь спускаться по лестнице. Стоило двери подъезда распахнуться, как он понял: дело плохо. Дождя не было, но фиолетово-черное небо превратилось в карту - диковинную, переменчивую… Безумный географ ежесекундно раздирал ее стальным острием, и небо рвалось с ужасающим грохотом.

Бедная Ника!

С этой мыслью Эд помчался домой на предельной скорости…

Он затормозил юзом у знакомой изгороди. Выпрыгнул из машины, захлопывая дверцу на ходу. Заглушаемые непрекращающимся гулом, листья беззвучно тряслись под первыми каплями. Даже не видя, Эд чувствовал: в своем детском убежище Ника дрожит вместе с ними.

Пинком открыв входную дверь, он влетел в спальню.

И только потом запоздало осознал, что напугал ее еще больше, вот так внезапно ворвавшись. Резкий стук двери заставил ее оторваться от спасительной подушки. Скорчившись от испуга, она обратила к Эду мертвенно-бледное под вспышками молний лицо. И закричала!

Он ринулся к ней, чтобы прижать к себе и успокоить, но поймал лягающуюся ногу.

- Нет! Не-е-ет! - страшно завопила Ника и вывернулась из его рук, царапаясь.

- Ника! Это я, успокойся! - он словил ее и стал мягко сдерживать, игнорируя боль, которую приносили ее коготки. - Теперь все будет хорошо! Ника, девочка моя! Все! Все!…

Но Ника не слышала его и, похоже, не видела. Продолжала яростно вырываться, истерично крича, плача…

Эд был потрясен. Он всю жизнь обходил женщин с их истериками десятой дорогой и сейчас понятия не имел, что еще можно сделать. Поэтому просто начал баюкать ее, сомкнув объятия крепче и бесконечно повторяя:

- Это я, не бойся… Не бойся, это я…

Спустя долгое-долгое время грохот за стенами дома затих. А вместе с ним - и Ника. Она расслабилась, задышала глубже, поглаживая руку Эда там, где еще недавно ранила до крови. И, окончательно погружаясь в сон, с невыразимым облегчением еле слышно шепнула:

- Он ушел.

Русы косы, ноги босы

Жара навалилась на город - надоедливая подруга, и давила на нервы, требуя считаться со своим присутствием…

Под ее душным покровом сны перерастали в кошмары, желания приобретали извращенный оттенок, а сдерживаемое обычно раздражение становилось практически неконтролируемым.

Масла в огонь подливали пробки. На раскаленной сковороде, в которую превратилась дорога, оплывающие потом водители сигналили, высовывались из окон и, обмахиваясь кто газетой, кто мокрым носовым платком, испускали в небо очереди патетической, бессмысленной брани… Казалось, еще пару дней жары, и здесь точно кого-то убьют.

Эд мучился вместе со всеми в «тянучке» - задыхался, потел, безнадежно мечтая въехать с размаху в обжигающе-льдистый сугроб величиной с Эверест и остаться в нем навсегда - замурованным в снегу, прохладным и счастливым…