Садовники Солнца

«Странно… Я определённо где-то её видел. Впрочем, лучше под ноги смотри. Чертовски скользко! А диагноз подтвердился. Классический случай, по Кречмеру. После „двигательной бури“ — реакция „мнимой смерти“… Бедная девочка. Как тебя горе ударило… А что, если попробовать? Нет, гипноз сейчас ничего не даст… А что, если…»

Громадина гравилета возникла перед ним внезапно, буквально в двух шагах. Илья увидел рядом с собой Гуго, и Нину Лад увидел, и были ещё какие-то люди, но мир для него вдруг сошёлся на маленькой женщине, которая шла к нему будто слепая, на её горестном лице и моляще протянутых — «Девочка моя!» — руках.

«Она, — тупо и удивлённо отметил Илья. — Незнакомца. Моя Прекрасная Незнакомка!»

— Алёна уже вне опасности, — сказал он. — Уберите резкий свет.

— В медцентр, — скомандовала Нина Лад.

Гравилет прыгнул в небо.

«Будь что будет, попробую, — решил про себя Илья. — Соединить два сознания без помощи поливита, конечно, трудно. Почти невозможно. Но попробовать надо».

Лицо Прекрасной Незнакомки опять всплыло перед его глазами. Она о чём-то спрашивала, но Илья, приняв решение, от всего отключился.

— Мне нужна тишина, — сказал он, укладывая холодное тельце на сидение. — И фон. Думайте все. Интенсивно, сосредоточенно. Нужен фон тепла и участия. Вы как бы пытаетесь проникнуть в душу девочки. В душу, которая захлопнулась от болевого удара… Осторожней, пожалуйста. Ласковей!

Он опустился на колени, чтобы было удобней, положил пальцы на виски Алёны.

— Думайте, — попросил Илья, закрывая глаза и сосредоточиваясь. — Ласковее. И настойчивее. Ещё настойчивее!

Девочка шевельнулась, застонала.

— Беру, — прошептал Садовник, раскачиваясь, будто в трансе. — Беру на себя!

Чужая боль обожгла мозг. Илья, коротко вскрикнув, отпрянул.

Контакт сознании прервался, но дело уже было сделано: Алёна потянулась к матери, заплакала. Жалобно, взахлёб, вздрагивая всем телом.

За теми рыданиями пассажиры гравилета почувствовали облегчение, будто девочка, наконец, сбросила с себя огромный и непосильный для неё груз.

Илья знал: климатологи после некоторых пререканий в местном Совете продлили купальный сезон до двадцатого октября.

Небольшая гроза, прошумевшая вечером по заказу Алёны, не остудила Днепр. Парная, даже более тёплая, чем обычно, вода обнимала и уносила Садовника в ночь. И тело, испокон веков недоверчивое тело, на какой-то миг обманулось, отдалось изначальной среде.

Среда эта в сей благословенный час одинаково ласково принимала всё. И поздние звёзды осени, и предостерегающий блеск буйков, обозначающих фарватер, и одинокого пловца. Стояла такая фантастическая тишина, что Илья, казалось, слышал, как в дальних заводях ворочаются во сне двухметровые сомы.

«Пора!» — коротко всплеснула под рукой волна.

Илья повернул к берегу.

Ива, которую он не раз снимал, стояла сонная и немая. Дерево показалось Илье растерянным: тут пора одежды скидывать, жизненный цикл подсказывает, а река советует зеленеть… Ива оставалась. Илья улетал и увозил записи из её жизни, и её нехитрые тайны увозил.

«Жаль только, — подумал он, — что никакая запись не сохранит для меня волшебство птичьих ораторий».

Городок без них не мыслился, впрочем, как и память о нём, однако стажёру надо было торопиться.

Вообще-то можно было вылететь утром.

На пределе скорости, загерметизировав модуль, Илья успевал к месту встречи, даже если бы вылетел в семь. Но утром пришлось бы прощаться — с Гуго и Калием, Ниной Лад и, пусть мысленно, с Прекрасной Незнакомкой, чья боль отрезвила его, отвлекла от бесплодных мечтаний. Прощаться Илье ни с кем не хотелось.

Ночное купанье взбодрило его. Куда и девалась противная тяжесть в ногах — наблуждался всё-таки по лесу, упорядочились мысли.

Вот и Шестое кольцо. Дом его крепко спал.

Илья зажёг в обеих комнатах средний свет, и, хотя в модуле было абсолютно чисто, для чего-то скомандовал автоматике:

— Всё убрать. И живо.

Затем на глаза попалось неотправленное письмо к сестре.

Илья перечитал несколько фраз, прикрыл на миг глаза: «Да, я действительно знаю во вселенной одно божество… Но каким слабым оно бывает! Как сложны его пути к совершенству! И как трудно убедить подчас беспомощное, хнычущее божество в том, что оно — велико и прекрасно, заставить его поверить в своё великое человеческое, а может, и космическое предназначение… Разве это не конкретное и нужное дело, к которому хотела бы приобщить меня Светлана? Кроме того, она не знает…»

Светлана не знала, что вчера Юджин Гарт прежде чем поздороваться объявил ему решение комиссии о присвоении Илье Ефремову квалификации Садовника и, подмигнув, поинтересовался:

«Не передумал лететь на стройку? Смотри, Анатоль уже будто бы взялся за ум, кроме того, с ним Ирина. Экзамен тебе зачли. Теперь ты волен выбирать».

Его опять начала одолевать усталость, клонило ко сну. Илья глянул на браслет связи. До встречи оставалось четыре часа. Он вернулся на лоджию, устроился в кресле и стал слушать, как свистит ветер. И опять услышал голоса птиц. Как тогда, в Птичьем Гаме, ранним утром…