Садовники Солнца

— Изучил. И довольно тщательно. Я ведь, знаете, энциклопедист. Из экспериментальной школы Дангулова. Вы, наверное, слышали: эволюционные резервы мозга, осознание как высшая форма понимания и всё такое прочее… Плюс школа Садовников.

Крайнев удивился и одновременно обрадовался.

— Выходит, знаменитый Дев Сахни ваш соученик? Я наслышан о школе Дангулова, и факты самые невероятные…

— Не всем, как видите, его методы идут впрок, — Илья развёл руками. — Но память я там всё-таки развил.

— Эх, Окно-окошечко… — задумчиво проговорил Крайнев. — Вот где нужно осознание. Тысячи страниц отчётов, а сущность явления — где она?

— Почему же, — возразил Илья. — Мне, например, понравилась ваша гипотеза. С какой стороны ни подходи, а сочетание «скупой» нейтронной звезды с Питателем и сетью информационных каналов в самом деле напоминает энергетическую систему. Вернее, часть её, сердце системы.

— Не обязательно, — возразил Крайнев. — Тут фантазии нет предела. Может, это нечто вроде многореакторной электростанции? И задействованы в ней десятки, а то и сотни звёзд, а?

— Есть одна неточность. — Илья опять включил запись голограммы туманности. — Неточность терминологическая. Это не электростанция, Фёдор Иванович, а источник питания, батарея — аналоги, конечно, очень приблизительные. Вы не учли, что система не пополняется «топливом». То есть звезда когда-то выгорит.

Крайнев возразил:

— Срок жизни пульсаров исчисляется миллионами, десятками миллионов лет. Так что я этим обстоятельством пренебрёг.

Илья подумал, что в Окне-то и время иное, а значит, жизнь звезды для гипотетических хозяев этой энергетической системы может, в принципе, умещаться в пределы их жизни… Он впервые серьёзно подумал о возможных обитателях неизвестного мира, кусочек которого открылся вдруг землянам, и ощутил лёгкую растерянность. О них предпочитали не говорить. Даже Крайнев, автор гипотезы, довольно толково объясняющей сущность и назначение пульсара Скупая, о том, что любая энергосистема должна иметь создателей и хозяев, писал вскользь, не акцентируя на поразительном факте: за частностью Окна угадывалось нечто целое. Наверное, потому и не писал, что это целое трудно было даже представить.

— Фёдор Иванович, — Илья помедлил. — Вы не задумывались над тем, что у вашей гипотезы есть один крупный недостаток?

— Какой же? — поинтересовался Крайнев.

Жёлтое облачко туманности в объёме изображения явно завораживало его. Он даже не повернулся к собеседнику.

— Она больно ранит самолюбие человечества, — шутливо вздохнул Илья. — Со всеми его Обитаемыми мирами. Эгоцентризм ещё жив в наших умах, а вы предлагаете вариант чужой вселенной, в сравнении с которой мы не то что муравьи — пылинки, атомы, элементарные частицы. Только подумать: их энергосистема больше Солнечной системы. А ведь мы не знаем её назначения. Может, Скупая для них всего лишь микроэлемент? Такой, например, как в моём браслете связи?

Крайнев оторвался от созерцания туманности, покачал головой.

— У вас пылкое воображение, дорогой Илья. Я думаю иначе. Это не микроэлемент. Это какая-то очень важная система. Жизненно важная для них. Иначе амёбы не расправлялись бы так с каждым нашим космоботом, не атаковали бы непрестанно Станцию… Впрочем, что мы знаем? — учёный нахмурился. Видимо, ему было неприятно лишний раз вспоминать о неосведомлённости людей. — Что мы знаем? — с ожесточением повторил он. — Пока все наши исследования напоминают старую детскую игру: горячо, горячо и вдруг… холодно.

— Значит, вы считаете, что амёбы?.. Словом, вы сторонник гипотезы Давыдова?

— О чём разговор. Одно название — амёбы. На самом деле, — я глубоко убеждён в этом, — элементарные автоматы защиты. На уровне полей, конечно. Здесь всё на полях держится.

Илье вдруг представились со стороны туманность и Скупая, сонмы амёб и пылинка Станции. От этой воображаемой картины почему-то стало зябко.

— Фёдор Иванович, — тихо промолвил он. — Я всё думаю о несоответствии масштабов… У нас как бывает: барахлит автоматика, защита сбои даёт… Оказывается, в сложнейший механизм пылинка попала, мешает. Что тогда? Тогда встаёт оператор, засучивает рукава…

Крайнев улыбнулся уголками губ, но взгляд его остался серьёзным и напряжённым.

— Будем надеяться, — Крайнев встал, кивнул на часы, извиняясь. — Будем надеяться, — повторил он, — что пылинку, то есть нас, просто не заметят.

Полюбоваться очередным выбросом собрались все, кто был свободен от дежурств. На смотровой палубе звучали молодые голоса, вспыхивали улыбки.

«Какая там депрессия, — подумал Илья, — какая там раздражительность… Есть, конечно, и то и другое. Усталость тоже есть. Но неизмеримо больше доброты и радушия, смеха и излюбленной в нашем веке мягкой иронии. А значит, всё не так уж плохо. И не может быть плохо. Мы просто не позволим, чтобы людям было плохо».