Осень медленно движется вперед. Бланкенбург – одна из жемчужин среди городов Гарца. Город кажется мне много уютней, чем негостеприимный и беспокойный Гослар. Воздух здесь мягче и почва теплее, как видно уже по растительному покрову. Группы благородных каштанов окаймляют парковые лужайки, которые кругами и полосами пронизывают зеленью местность и, ластясь, приникают к предгорьям. На округлых и вытянутых клумбах с расточительной пышностью разрослась индийская канна с огненно-алыми либо желтыми и пурпурно пламенеющими бутонами на роскошно-зеленых стеблях. Пышность в этом цветке соединяется со строгостью формы, словно отлитой из бронзы. А потому ему место в парках, где вкус совмещен с изобилием. Он представляет собой красу и гордость тропических культур, садов Поля и Виргинии[75].
Второе воскресенье в Бланкенбурге, дождливый день. Ровно в шесть часов меня будит серебряный звон колоколов; чаще всего я еще с полчаса потом сижу за небольшим секретером в гостиничном номере.
Прелесть ежедневной службы в предгорьях, на стрельбище и в манеже состоит в том, что она отвлекает от мелких неприятностей – таких как, скажем, конъюнктивит, полученный мной от ныряния за рыбой в соленой морской воде и нередко досаждавший мне два последних года. Болезнь можно сравнить со злобным клокотанием в глубине наших грунтовых вод. А посему полезно время от времени осушать источник – что может происходить благодаря соприкосновению со стихиями или же благодаря усилию воли. Такова пресловутая печь Гераклита. Цельс[76] – а он был невысокого мнения об операциях – высказывал мне порой свое удивление тем, что иной пациент после вмешательства такого рода действительно шел на поправку, и объяснял это произошедшим в результате надреза внутренним перенастроем.
Когда мы попадаем в какой-нибудь новый город, красивые девушки и женщины поначалу порхают вкруг нас словно видения. Как же получается, что затем наши помыслы обращаются исключительно к единственной, и часто как раз не самой красивой? Причиной тому, вероятно, какой-то особый взгляд, улыбка, которая, подобно искре, внезапно проскакивает между нами, и вот мы уже в плену любовных чар.
Грустный дождливый вечер, только огоньки сигарет мерцают в темноте улиц. Когда после обеда я направлялся на стрельбище, впереди меня упала какая-то пожилая женщина; она рухнула как подкошенная лицом вперед. Я проводил ее в палисадник у ближайшего ресторана, где она быстро пришла в себя. Так в бурном море, среди высоких волн, пловцы на мгновение скрываются под водой.
Приснилось, будто я приговорен к смертной казни. Совершенно безнадежное состояние в таких снах намного превосходит жизненную действительность; лежащая в их основе фигура – это фигура человека, который лишился спасения. Не менее глубокий смысл таят в себе и экзамены во сне. Жизнь превращается в одно сплошное испатание, которое нам никогда не выдержать. Каким же счастливым чувствуешь себя проснувшись! Это, должно быть, первый отблеск Вечного света.
Визит незнакомой читательницы. Разговоры с людьми, уже давно интересующимися моей работой, происходят как будто бы в комнатах, которые я собственноручно оклеил обоями и увешал картинами. Довольно толковые суждения во время беседы – например, мысль об ответственности, что сковывает каждый наш шаг, но с появлением désinvolture сразу же теряет силу[77]. В противном случае и правда спотыкаешься о каждую соломинку.
Или мысль о пиршестве жизни, чьи блюда способны заметить и распробовать лишь очень немногие. Ведь существуют сорта клевера с глубокими чашечками, нектар из которых доступен только определенному виду пчел.
В целом мне начинает казаться, что женщины выигрывают в интеллекте, и даже более того, что его отношение к уровню мужского интеллекта изменяется. Это явление свойственно тем, кто включен в мир работы, и хотя в целом оно не может не внушать опасений, но в отдельных случаях его приятно наблюдать. В сущности, речь идет о распаде интеллекта; атомы приходят в движение, высвобожденная энергия расходуется.
Плоды трудов скатертью выстилаются по сельским угодьям. Сегодня, проезжая вдоль Гарца в ставку главного командования, я увидел стройную женщину в голубых брюках и алой косынке, стоящую у бурта на свекольном поле. Она помахала в мою сторону, и в этом жесте мне почудилось, будто в глубине морских вод под неимоверным давлением я издали увидел товарища, который указывал мне путь наверх, к свету. Так в демоническом пении бурь часто слышится зов отчизны, и устоять перед ним невозможно.