Сады и дороги

Война похожа на Левиафана, только несколько чешуек или плавник которого видны на поверхности – сама субстанция слишком массивна для того, чтобы постичь ее взглядом, и потому нарастает ощущение нереальности. Люди замечают движение больших масс в непосредственной близости, не понимая их цели и направления; хотя они, возможно, и догадываются, что под оболочкой этих дней сокрыты иные вещи – зрелища нового и неизведанного свойства. Поэтому бывает и так, что они лишаются защиты, ибо не ведают, каким будет следующий ход судьбы.

Кирххорст, 17 октября 1939 года

Два или три раза в неделю я на велосипеде езжу из Ботфельда в Кирххорст. Меня поражает, что путь становится тем короче, чем чаще я его проделываю, – видимо, это происходит оттого, что ум членит его и разделяет на несколько коротких отрезков, благодаря чему создается впечатление, что целое преодолевается быстрее.

Бельзен, 3 ноября 1939 года

Только что я вступил в должность командира второй роты 287-го полка на учебном плацу Бергена, откуда мы, как я слышал, выступим уже послезавтра с неизвестной целью.

Прощание с Перпетуей – в одной из тех заставленных мебелью мещанских комнат 1905 года, какие еще хранят уют и приветливость. То, что мы зовем романтизмом, существует во все времена и похоже на тень, следующую за стрелкой, которая неумолимо указывает на цифры. Громко тикающие часы, чего я терпеть не могу, когда засыпаю. Здесь же они заставляли бодрствовать сознание, которое теперь наслаждалось дремотой из своей перспективы. Так какой-то момент ночи, отмеренный на точных весах, растягивается до бесконечности.

Приходит на ум, что каждый человек является универсумом. Так в наших ближних, в наших родителях, братьях, женах, после прожитых вместе лет и десятилетий вдруг открывается какая-то новая, неизвестная глубина. Правда, чтобы увидеть ее, мы должны измениться и сами – тогда, возможно, в серой массе людей, населяющих большие города, мы обнаружим сокровища, как в неизвестных рудниках Перу. Тот, кому оказалось бы это по силам, провел бы мобилизацию в высших формах.

Под Грефферном, 11 ноября 1939 года

6 ноября в два часа утра мы покидали Берген. Мрачная суета, обычная при погрузке, стала для меня первым прикосновением к порядку вещей, рождающемуся из мировой войны. Меня точно охватил трепет, пронзил луч холодной демонической деятельности, особенно при лязге молотов и цепей, потрясшем ледяной воздух. Дыхание белыми облачками, похожими на кусочки ваты, вырывалось изо ртов людей и ноздрей животных. Вдруг лошадь, впряженная в полевую кухню, так испуганно понесла, что во все стороны брызнули искры. Моментально образовалась черная группа людей: они высвободили лошадь и сами впряглись впереди – эдакие муравьи, спасающие свое добро и своих сородичей. В подобные мгновения несколько острее видишь, как много инстинктивного в жизни.

Мысль: рои тусклых однодневок, телами которых вселенский мастеровой смазывает оси. Они прилипают к холодному железу.

В купе, куда мой новый ординарец Рэм приносит для меня пару одеял. У него хорошая выправка – выправка человека, прошедшего суровую и напряженную подготовку. Когда я обращаюсь к нему, его подбородок, – он спешит проверить, на месте ли шейный платок, – морщится складками, а черты лица окаменевают. Пальцы рук смотрят строго вниз, ладони плотно прижаты к телу, не образуя «ласточкиных гнезд», как бывает тогда, когда дисциплина утрачивает свою свежесть. В течение следующих суток он с определенными интервалами появляется с кофе, горячей едой и хлебом. Точно так же выглядят ротный старшина и командир отделения управления роты; оба производят хорошее впечатление. Отделение управления роты, новый для мировой войны орган, приятно облегчает воплощение приказов в действия.

Вместе со мной в купе едет Спинелли, моя правая рука, единственный ротный офицер[80]. Он излучает уверенность, в несколько американском духе, сродни тем молодым киногероям, которые превосходно справляются со всеми опасными испытаниями, выпавшими на их долю. Я наблюдаю, как он отдает различные распоряжения, касающиеся его взвода, а также его собственных удобств; при этом он явно чувствует себя в родной стихии. Прежде всего он мне симпатичен.

Во сне, за завтраком, в беседе или за чтением мы пересекаем Германию в западном направлении. Иногда нам выдают еду, иногда перед окнами появляются молодые девушки с чаем и кофе. Таким образом, следующей ночью в два часа мы прибываем в Пфорцхайм.

Узкий серп луны и Орион мерцают в серебристых рельсах. Пока мы дожидаемся приказов, внезапно выкристаллизовывается мысль: как бесконечно далеки миры неподвижных звезд от обитаемых пространств – в момент смерти мы уносимся за их пределы. Бывают секунды, когда наш дух преодолевает расстояния в световые годы, перед бездной которых он приходит в ужас. Его ожидают неслыханные перелеты. Приключения на этой земле – всего лишь символы последнего, величайшего приключения; они разыгрываются в прибрежных полосах темного, леденящего кровь величия.