Сады и дороги

Стало быть, в жизни есть свои чудесные моменты майского цветения, о которых даже не подозревает тот, кто знаком лишь с листвой. Высокая потенция может развиться также и в членах, в частях и во внутренних слоях – в пышном наряде самцов у птиц и у насекомых, в женской груди, которая, согласно Новалису, воплощает возведенный до состояния тайны бюст, в подлинной аристократии, в благородном облике которой проявляется блеск того или иного народа, и в поэте, в котором пышным цветом расцветает язык.

В человеке покоятся также такие качества, которые раскрываются только смертью. Тогда преображение происходит уже не во внутренних пластах, но в изобилии выходит наружу.

Для вас, великие искатели приключений, это становится последним и самым большим приключением.

Хижина в пойменном лесу, 8 апреля 1940 года

В первой половине дня я, как обычно, обошел позицию, которая здесь намного короче, нежели под Грефферном. Мне очень нравилось позади левого фланга в одиночестве возвращаться обратно по высокой дорожке, ведущей над Старым Рейном. Там я имел обыкновение развлекаться стрельбой из пистолета по бесчисленным сосудам, прибитым течением к береговому валежнику. Бутылки разлетающимися осколками стремительно исчезают в глубине, а канистры погружаются медленно и нерешительно.

Потом с высоты Старорейнской дамбы я долго любуюсь Ибургом. Такие строения, как это, которые как бы возведены на усеченных конусах, оказывают на зрение особенно сильное воздействие. Родольфе[113] демонстрирует аналогичное в изображении Атлантиды, которое висело в моей комнате в Госларе. Такое впечатление возникает оттого, что фантазия видит произведение зодчества как бы продолжением отдельно стоящих гор. Тут в облике архитектурного сооружения соучаствует вся мощь первичной природы камня.

Точно так же дела обстоят там, где сами строения воздвигнуты в форме усеченных конусов. Шпиль надет на них словно магический колпак. Глядя на это, мы ощущаем запас еще не оформленной материальной силы и с нею – близость непосредственной мощи. В наших остроконечных башнях, напротив, субстанция использована до последнего грана настолько, что всё пронизано ощущением духовной устремленности, духовной отваги. Поток имеет возможность излиться в эфир. На брейгелевской картине Вавилонской башни мы видим и первое, и второе: ужасный колосс на переднем плане, а далеко позади, в зеленоватой дымке, готический город. Здесь, как и в некоторых других его произведениях, магия и мистика взаимопроникают друг в друга. Он, подобно Геродоту, зрит два мира.

Пока я стоял, погруженный в созерцание шварцвальдского склона, из зарослей желтого камыша на берегу Старого Рейна выскочил проворный зверек, – ржаво-коричневый в белесую крапинку, с черным кончиком хвоста, – и принялся резвиться на своей законной территории. Позднее я позвонил по этому поводу командиру правофлангового взвода, который был старшим лесничим, и узнал, что видел хорька. Таким способом я использую свою роту как энциклопедию.

Поскольку сегодня утром французы из «Красного Рейна» снова безо всяких причин произвели по нашей позиции серию выстрелов, а я еще со дня своего рождения был зол на них, то, желая ответить угощением на угощение, я приказал в полдень обрушить двести пятьдесят выстрелов крупнокалиберными боеприпасами с трассирующим следом на их амбразуру, в которой поблескивало дуло пулемета. Вместе со Спинелли я уселся возле стереотрубы, а Эрихсон занял место у пулемета. Он посылал пули на башню как раскаленные стрелы и затем, словно нитку в иголку, вдевал их в амбразуру, где они с густым белым чадом раскалывались, разлетаясь фосфорическими брызгами, на мелкие кусочки. После того как он расстрелял патронную ленту, из амбразуры долго тянулся дым, будто в башне стряпали жаркое. И наверху, из отверстия перископа, к небу, точно из головки гигантской курительной трубки, поднимался желтоватый пар.

Сразу после открытия огня мы увидели, что расчет безуспешно пытался оттащить назад свой пулемет, как будто тот был накрепко приколочен гвоздями; потом они с другого места прочесали из сверхтяжелого оружия весь берег. Погода стояла чудная, и люди, в эти дни томившиеся от скуки, повеселели настолько, что я отныне намерен почаще устраивать подобные дуэли.

Хижина в пойменном лесу, 10 апреля 1940 года

В Раштатте, в качестве свидетеля по делу одного рядового, обвиняемого в недозволенной отлучке. Военный суд заседал в одном из красивых залов старого замка, и событие предстало передо мной как грандиозное полотно. Я совершенно отчетливо увидел на нем всех сразу – судей, свидетелей, охрану, писаря, обвиняемого и даже себя самого, как если бы это был глубокий сон наяву.