Сады и дороги

После этой интерлюдии я отправился завтракать, а потом, как каждое воскресенье, был в Иффецхайме у д-ра Айерманна, куда приглашен на щуку и бутылочку мозельского. Утро стояло чистое, ясное, залитое свежими красками; и сознание, которое в бою частями, словно зоркий страж, постоянно пребывает снаружи, возвращается в тело. Во время кризиса взыскивают дебиторские задолженности.

Вечером я узнал, что осколок величиной с мелкую монету, которым поранило Эрихсона, проник достаточно глубоко. Ранения в шею всегда мучительны, потому что через эту часть тела все пути жизнеобеспечения проходят как через перешеек.

Во время перестрелки за пулеметом на открытой огневой позиции чувствуешь себя значительно уверенней, чем в амбразуре бункера. Крошечные смотровые щели и бойницы, сквозь которые глаз защитника из крепкого сооружения следит за местностью, похожи на магниты, которые с обширного пространства притягивают к себе массу огня. Таким образом, личный состав оказывается под избыточным давлением, будто в водолазных колоколах на большой глубине. Оборонительные укрепления – это мастодонты сопротивления, однако, возможно, именно поэтому им грозит вымирание, поскольку в них в чистом виде находит выражение идея позиционной обороны.

Фридрихсталь, 16 апреля 1940 года

Вчера, во второй половине дня, сухой, теплый ветер с гор ворвался в долину Рейна. Он не принес с собой ощущения тяжести, напротив, оживил меня и приподнял настроение. Пойменный лес в ясном воздухе предстал передо мной в царственном блеске – молодая трава, прозрачная, сияюще-изумрудная, и тополя как светлые, изящные, исполненные грации стебли, стройный стан которых вселяет гордость в идущего под ними человека. Первые ласточки резвятся в еще безлистых кронах деревьев, утки парами взлетают из зарослей тростника небольших тихих прудов, лысуха чуть слышно ныряет в глубину.

В одиннадцать часов нас сменили, и мы пешим порядком при ясном свете луны прошагали до Баден-Ооса, где переночевали в казарме. С наступлением дня мы по железной дороге переместились в Брухсаль и оттуда под проливным дождем добрались до места расквартирования, распределенного по множеству мелких населенных пунктов. Две роты, в том числе и моя, встали на постой во Фридрихстале, одном из главных центров баденской табачной культуры. Я устроился на верхнем этаже небольшой виллы, принадлежащей одному из табачных фабрикантов, в комнате, из окон которой открывалась упоительная перспектива на Хардтский лес.

Мы несколько недель проведем здесь на отдыхе и пройдем подготовку.

Фридрихсталь, 20 апреля 1940 года

Утром – в лесу. Отслаивая чешуйки коры со ствола конского каштана, я обнаружил под ними неизвестного мне mycetophagus – продолговато-овальное, темно-коричневое существо с фиолетовым отливом, зубчатыми поясочками и крапинками золотистых волосиков в виде звездочек. Я как настоящий кладоискатель.

Научное изучение насекомых относится к тем наслаждениям, которые с возрастом только усиливаются. Познание видов, какое получаешь в тридцать, сорок или шестьдесят лет, уподобляется пирамиде, на вершине которой каждый раз оказывается новый фрагмент находок. Очевидно, что с накоплением опыта значение единичных случаев тоже вырастает.

Это можно сравнить с кроссвордом, разгадывать который тем приятнее, чем меньше пустых полей остается. Надо думать, жизнь таких людей, как Рёзель, Дорн, Фабр, Райттер, Зайтц и Гангльбауэр, была весьма приятной. Коль скоро нам выпало возделывать такое чудесное поле счастья, мы должны избегать прыжков в сторону, дабы не уподобиться молодому ботанику из гофмановской «Datura fastuosa»[116].

В полдень в комнате полумрак – я неоднократно наблюдал, как замкнутое пространство при известных условиях превращается в camera obscura. На потолке, на стене видишь четкие проекции людей, идущих по улице. Почему в созерцании этих теней таится какое-то коварное удовольствие?

Вечером – красивое и ясное полнолуние. Когда в таком освещении на земле вырисовываются очертания кустарников, изгородей, беседок и прочих предметов, нас иногда охватывает настроение, в котором соединены очарованность и страх. Нередко я уже спрашивал себя, на чем оно может основываться, и прихожу к выводу, что в этом порождении теней формы сбрасывают с себя покров и приобретают одухотворенность. Они переходят в более высокий порядок, в тот порядок неразрушимости, который определяет их геометрию. На всех вещах лежит какая-то математическая печать, неосязаемая и мощная одновременно. Мы с трепетом вступаем в сетку теней и, проходя сквозь нее, начинаем действовать подобно ночным привидениям. И в то же время мы невольно затаиваем дыхание – раздайся сейчас вдруг некое волшебное заклинание, и мы снова будем низвергнуты в материю.

Казанова. Историки, устраивающие ему бухгалтерскую проверку, безмерно скучны. Источники первостепенной важности находятся в мемуарах, а не в публичных реестрах Венеции, Парижа или Вены. Человека не раскроешь, уличив его во лжи, – он, скорее, раскроется сам посредством тех способов и приемов, какими лжет.