Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Блажен, кто, жизнью ослепленный,

Весь предан мигу, с мигом слит.

Ю. Балтрушайтис. Beati possidentes, Блаженны имущие

— А где это Давыдково-то, знаешь? — спросил Уд у водителя по переговорному устройству.

— Да, шеф. От Триумфальной арки в честь победы над Наполеоном по Кутузовскому. В сторону Кунцева. Левая сторона. Недалеко бывшая ближняя дача Сталина.

— Ясно, — Уд отжал кнопку переговорного устройства и спросил у Лапикова: — Кто такой?

— Недавно взяли. Офицер-афганец. Последнее место работы — экскурсовод Мостурагентства.

— Поощрить, — сказал Уд.

— Понял, босс, — сказал Лапиков.

Ехали от московского офиса фирмы на Чистых прудах по Мясницкой в сторону Лубянки. Возле антикварного магазина босс попросил остановиться. Вернулся с завернутым в красивую коробочку подарком для Афродиты. Он знал, что ей понравится. Он сразу, как вошел в магазин, положил глаз на этого надверного дрилопуса — бронзовый Приапчик был что надо: на голове кольцо, за которое, по идее, следует браться рукой и тянуть, чтобы открылась дверь, а из паха, как водится у этих божков, в небо был нацелен громадный фаллос, превосходивший размером туловище, — литой, семижильный, оплетенный вздувшимися бронзовыми сосудами в апогее умопомрачительной эрекции. Видимо, прежние пользователи этой антикварной вещи предпочитали, открывая дверь, браться не за кольцо на голове дрилопуса, а за его фаллос — так он был отполирован от тысячекратных прикосновений. Сама фигурка дрилопуса была изготовлена из позолоченной бронзы и в сопроводительном сертификате антиквара-эксперта сообщалось, что это средневековая копия с подлинника I в. н. э. из Геркуланума, подлинник хранится в Национальном музее Неаполя.

Лимузин остановился у 15-этажной башни, телохранители заняли свои места у подъезда и лифта, Лапиков тоже было подсуетился, но босс сказал:

— Отдыхай, заберешь меня завтра рано утром. Что у нас там?

— Переговоры с киргизами в двенадцать, презентация в Доме…

— Отменить. Переиграй на встречу с «Ойлом».

— По поводу терминала?

— Да. Нефтехим будет сбивать цену. Ниже двадцати двух за тонну не опускать. Скажи Сбру-еву.

— Ясно. Вы сами будете с «Ойлом»?

— Да.

— После такой ночи? Босс… такие нагрузки…

В другой раз Уд отыграл бы эту свою фирменную реплику о хорошей жизни импотентов, но он был почему-то не в духе и промолчал.

— Да, еще у нас в одиннадцать фотосъемка для французского журнала, — напомнил Лапиков.

— Знаю.

— Француз просил, чтобы на вас были белые брюки и белая водолазка. Ему для съемки надо.

— Ладно, Лапиков. Это твои заботы.

Телохранитель поднял босса на лифте на седьмой этаж, вывел на лестничную клетку и, заглядывая в бумажку, вертел головой от двери к двери. Оба они были в некотором недоумении, потому что дверь с нужным номером являла собой странное зрелище. Она могла принадлежать квартире кого угодно, но не депутата Госдумы Афродиты.

Представьте себе, господа, обитую облезлым дерматином дверную плоскость с рваными дырами, откуда торчат клоки ржавой технической ваты и грязного стекловолокна. Поневоле ждешь, что после звонка из такой двери высунет подслеповатую физию какой-нибудь чайник или полубезумная драная старуха, пенсию которой объедают тридцать проживающих с ней кошек. Проверили еще раз номер квартиры — все сходится. Уд качнул головой, охранник испарился, Уд нажал на кнопку звонка — дверь отворила сияющая Афродита в серебристом узком платье с декольте. На голые плечи было наброшено боа. Афродита приняла протянутую руку Уда и, приблизив его к себе, подставила губы. Афродита слыла королевой поцелуя: она впускала в себя и как бы все-таки удерживала на некотором расстоянии, и эта дистанцированность, по-видимому, кружила мужские головы сильнее, чем последняя «степень сближения».

Чтобы стушевалось возбуждение, Уд полез в пакет за подарочной коробкой. Когда он вынул своего дрилопуса, она ахнула от восторга и потащила Уда к двери ванной, заставив тут же приладить его шурупами.

Афродита любовалась фигуркой, она приняла заостренный фаллос божка за ритуальное орудие, о которое в храме его имени юные гречанки лишали себя девственности. Афродита ладошкой шлепнула ему по бронзовому кончику, заливаясь смехом:

— Ах, проказник! Ах ты какой!..

Приапчик тупо висел, только кольцо слегка звякнуло.

Странно, Уд впервые обратил внимание на то, что глаза у Афродиты слегка косили и были необычного цвета: две белесоватые крапчатые обесцвеченные клубничины, какие плавают в доживших до зимы домашних компотах прошлогодней июньской закрутки.

У нее были розоватые глаза мучимого постоянным голодом животного. И Уд догадывался, какой голод поселился в этих глазах… Да, считалось, что она любила мужчин, их присутствие, крупные звуки, которые они издавали, обретаясь среди жизни, их низкие голоса, их запахи… Про нее говорили, что она будто бы не могла находиться дома, если со спинки кресла или стула не свисали чьи-то рубашки или брюки, если на ночник не был наброшен галстук.