Сады Солнца

— Мистер Ифрахим, я хочу попросить о последнем одолжении, — сказал генерал. — Отвезите Берри к его матери. Как, сможете?

— Я всегда к услугам альянса, — ответил дипломат, отчаянно пытаясь не обращать внимания на задумчивый взгляд офицера ЦТРС, сохранять вежливое безучастное спокойствие, не выказать гнева.

Боже мой, как же генерал его подставил! Черт возьми, есть занятия и получше того, чтобы присматривать за психованным отродьем генетической ведьмы. А теперь генерал еще и показал всем, что у него особые отношения с неким Локом Ифрахимом. Но отказаться нельзя. Арвам Пейшоту пока еще — сила. Он может с легкостью растереть в пыль.

— Капитан Невес сопроводит вас, — продолжил генерал. — Она опекала Берри. И показала себя исключительно способной. Надеюсь, у вас нет возражений.

— Конечно, нет, — заверил Лок, хотя возражения у него были.

Причем много. Но они не касались капитана Невес. Локу девушка нравилась. Он не испытал ни капли ревности, когда ее перевели в генеральский штаб. Теперь ясно: генерал в обычной хитрой манере пытается свести старые счеты. Демонстрирует доверие к Локу, привязывает к Хон–Оуэн…

— Профессор–доктор на Мимасе со своей, хм, бригадой, обследует очередной странный сад. Я уверен, что она с радостью воссоединится с сыном. Для меня будет большим облегчением узнать, что он в надежных руках. Мистер Ифрахим, я хотел бы пригласить вас на обед, но, боюсь, вам лучше вылететь как можно раньше. До свидания. И кстати — удачи!

— Смотри и учись, — спустя шесть дней после вылета с Дионы сказал капитану Невес Лок Ифрахим. — Вот что получается, когда дальним позволяют сохранить их так называемую демократию.

Они стояли перед большой панелью из прозрачного пластика, привинченной к внешней раме Каукус Хауз, в Камелоте, на Мимасе. Каукус Хауз был одним из самых больших строений Камелота и представлял собой открытую сферу с шестью этажами платформ и крошечных комнат, висящую среди ветвей огромного баньяна и пронизанную ими. Перед войной здание было местом, где горожане собирались и улаживали политические дела. Теперь оно стало административным центром переходного правительства. Оккупационные власти окружили сферу пластиковой оболочкой, уничтожили листву, жилые дома, мастерские и магазины вокруг, уложили фуллереновую сетку на землю между многочисленными стволами баньяна и создали вокруг дерева пустое кольцо в сотню метров шириной.

На восточном конце этой площади на тянущихся этажами ветвях столпились дальние. Там были растяжки с лозунгами, на воздух проецировалось множество изображений и видеороликов, описывающих недавние оскорбления так называемой демократии. Изображения скакали, представлялись вереницей бессвязных, но, должно быть, много значащих образов. Кто–то орал в мегафон, остальные грохотали, вопили и лязгали. Внизу, на площади, несколько протестующих сковали себя кандалами в живое кольцо вокруг баньянового ствола. Отряд военной полиции в белых шлемах и комбинезонах уже суетился вокруг, разрезая цепи сварочными пистолетами и уволакивая бунтовщиков прочь.

Пока Лок и капитан Невес наблюдали за этим цирком, что–то размером с птицу пролетело над площадью и воткнулось в пластик справа от пары. Лок, не сразу понявший, что это, вздрогнул и шарахнулся. Капитан Невес не повела и глазом, пристально и сосредоточенно рассматривала объект. Тот вдруг заорал, принялся выкрикивать что–то про мир и любовь с такой силой, что задрожали огромные пластиковые панели. Затем, словно ястреб на воробья, спикировал дрон, содрал говорящую машину с пластика и нырнул вниз, к своему оператору на площади. Там полиция уже отделила последних скованных и повела к роллигону. Разномастная толпа на деревьях вопила и хлопала в ладоши.

— Охранник сказал мне, что подобное дерьмо здесь расхлебывают каждый день, — сообщила капитан Невес.

Ради встречи с военным губернатором города она надела парадную синюю униформу и стояла по стойке смирно с фуражкой под левой рукой — свежеподстриженная, суровая, на кофейного цвета лице решимость и отвага, будто капитан позировала для плаката, агитирующего записываться добровольцами.

— Не понимаю, отчего их всех не запихнут в тюрьму.

— То, что в Париже — нарушение закона, здесь — законный протест. Одобренный мэрией и хитроумным полковником Маларте.

— Но это же неуважение! — возразила Невес. — А ничего не делать — значит показывать слабость.

— А что бы ты сделала, будь ты командиром?

— Показала бы, что не уважаю их.

— Ну да, это бы точно до них дошло. А заодно и создало бы мучеников. А мученики — очень эффективный инструмент для создания возмущений вроде этого.

— Когда кто–нибудь в отделении нарушает устав или что-нибудь запорет, все молчат, — сказала капитан. — Так и должно быть, если хочешь, чтобы люди держались друг за друга. Но тогда наказывают всех в отделении. Так должно быть и здесь. Сделайте мучениками всех. Могу спорить, их храбрости хватит ненадолго. Раз, другой — и они сами начнут давить своих же.

— Да уж, если кто и может посадить в тюрьму целый город, так это ты, — заключил Лок.