Сафари

Но он спешил к месту их назначения, и они отправились дальше. Им пришлось идти еще довольно долго. Наконец, следуя за Буэри, который, приложив палец ко рту, делал ему знак не говорить ни слова, Ванимп приблизился к небольшому ручью, с болотистыми берегами, заросшими гигантскими тростниками. Почти рядом с белым, с шумом поднялся красивый фламинго. Его распластанные крылья как бы оставляли на темно-голубом небе сначала ярко-красный след, потом нежно-розоватый, за которым Ванимп некоторое время следил глазами, положив палец на курок ружья. Но он подумал об окапи и не выстрелил.

Солнце было уже совсем низко над горизонтом. Поднялся свежий ветерок. На восточной стороне неба замигали одинокие звездочки. Кругом царила полная тишина.

Буэри остановился. Едва заметным движением он сделал знак Ванимпу приблизиться. Белый последовал его указаниям.

Перед ним была небольшая тропинка, нечто в роде узкого коридора, в котором дикие животные примяли высокую траву. В конце прохода была большая рытвина, а за ней виднелась лужа воды, зеркальная поверхность которой сверкала, как серебро, при последних лучах заходящего солнца.

— Иди вперед, Буана! — прошептал Акка. — И не шуми!

Ванимп, не отвечая, углубился в узкий проход. Буэри, с недобрым огоньком в глазах, следовал за ним в пяти шагах.

Внезапно белый почувствовал, как почва уходит из-под его ног. Испустив отчаянный крик, он инстинктивно отскочил назад, но поскользнулся на грязной земле у края ямы, имевшей до двух метров глубины и прикрытой тонкими ветвями. Это была ловушка для слонов. Всей своей тяжестью он упал на один из заостренных и отравленных кольев, которые были вбиты в дно ямы.

Нечеловеческий крик огласил окрестность, за которым последовал отчаянный призыв: «Буэри, Буэри, ко мне!..»

Со сверкающими злобой глазами и стиснутыми зубами карлик приблизился к самому краю ямы. Долго, не произнося ни слова, он глядел на Ванимпа, который, обезумев от боли, с искаженным лицом и судорожно сжатыми руками корчился на колу.

Злобно посмеиваясь, пигмей поднял ружье, валявшееся около ямы, и прицелился в Ванимпа. Но внезапно опустил его, видимо изменив свое намерение, после чего, не оборачиваясь, направился обратно в свою деревню.

* * *

Крики белого понемногу становились все реже и реже. Затем совсем прекратились.

И в чистом воздухе, где кружились тучи мошек, слышалось только шуршание высокой травы, колеблемой легким ветерком.

Муравейник

— Знаете ли, капитан, М-Боми очень хороший пост! — объявил с убежденным видом приказчик при складе товаров, Крумбрюгге, со своим типичным бельгийским акцентом.

Окружной комиссар, старый африканец, считавший, что слово дано человеку, чтобы пользоваться им как можно меньше, проворчал что-то в знак согласия; а все присутствовавшие, в свою очередь, утвердительно кивнули головой. Словом, мнение это было одобрено единогласно!

В этом не было ничего удивительного, так как М-Боми был, действительно, очень хороший пост. Из расположенного на вершине холма офицерского собрания, где по вечерам собирались обыкновенно все начальствующие лица, открывался восхитительный вид.

Далеко на горизонте виднелись голубоватые горы Уруа, выделявшиеся на ясном небе нежно-оранжевого оттенка, который постепенно бледнел и незаметно переходил в ярко-синий и изумрудный цвета. Затем видны были холмы, с закругленной вершиной, казавшиеся вблизи светло-зелеными, а немного подальше коричневыми, похожие на спины бесчисленного стада баранов, которые пастух с наступлением вечера гонит в овчарню. Надвигаясь один на другой, холмы эти спускались к реке, которая в этот чудный вечер казалась совершенно спокойной, без малейшей ряби, точно уснувшей. На противоположном берегу, в трехстах метрах, росла одинокая стройная пальма с пышной раскидистой вершиной, гордо поднимавшаяся к небу.

По склону холма, среди бананов, манговых, дынных и лимонных деревьев, разбросаны были туземные хижины, крытые соломой золотисто-желтого цвета. Перед каждой такой хижиной, вокруг огня сидели туземцы и вели мирную беседу. По временам, то здесь, то там мелькал в полумраке ярко-красный плащ негритянки.

На вершине небольшого холма, вокруг офицерского собрания, с белыми, окрашенными известкой стенами, находилось восемь или десять строений из красного кирпича, подобно хижинам туземцев, крытых соломой. Эти строения образовывали четырехугольник, внутри которого были разбиты правильные и даже слишком симметричные аллеи, обсаженные кофейными деревьями и небольшими эвкалиптами.