Сафари

Зарождение феодального государства в Бароце совпало по времени с появлением в Центральной Африке Сесиля Родса. Леваника I довольно долго не соглашался на предложения родсовской «Британской компании Южной Африки» о протекторате, но потом сдался. Печальный опыт соседей подсказал ему, что дальнейшее упорство приведет лишь к завоеванию Бароце силой. За свое добровольное подчинение аристократы-лози постарались выторговать у Родса побольше привилегий и уступок: сохранение власти литунги, неприкосновенность земельной собственности, автономию во внутренних делах.

Так подписанный Леваникой I и Родсом договор законсервировал архаические феодальные порядки, затормозил развитие Бароце, отгородил лози от внешнего мира. В пределах Северной Родезии Бароцеленд имел статус «автономного протектората». В независимой Замбии страна лози стала именоваться провинцией Бароце, но власть литунги оставалась неприкосновенной до 1970 года. Бароце жила собственной жизнью. Узкая дорога между Монгу и Лусакой была единственным кровеносным сосудом, который связывал Бароце с остальной страной. Но этот сосуд был слишком тонок. Всякий раз, когда правительство республики пыталось покончить с архаическими привилегиями литунги, из Бароце начинали приходить тревожные вести о волнениях, об усилении сепаратистских настроений. Созвучие названия «Бароцеленд» с тремя другими бывшими протекторатами Англии в Южной Африке — Бечуаналенд, Басутоленд, Свазиленд — не давало покоя феодалам-лози. Кое-кто из них мечтал о выходе из Замбии, о создании «независимого» Бароцеленда. Традиционный статус правителей Бароце, узаконенный составленной в Лондоне Конституцией независимости Замбии, был одной из тех колониальных бомб замедленного действия, которые мешают спокойно жить и развиваться многим африканским странам.

Да и сама ку-омбока, конечно, была для литунги не столько данью традиции, сколько удобным поводом напомнить о себе, поднять свой престиж, принять у себя во дворе знатных гостей из столицы. Министры, сидевшие впереди меня в самолете, летели в Монгу не из любопытства, а по необходимости.

Монгу — удивительный город на Замбези

Из-за праздничного оживления местным властям, конечно, было не до меня. До Монгу я доехал на попутной машине, но вышел по незнанию не в новой части города, где была гостиница, а в старом квартале. Больше машин не было видно, так что пришлось тащиться пешком.

Над городом висела тончайшая, как лёсс, пыль. Люди, разморенные жарой, не найдя тени, укладывались отдохнуть тут же, прямо в мягкой горячей пыли. По обе стороны от дороги, связывавшей старую часть города с аэродромом, — рынок, каких ни до, ни после я никогда не видал в Африке.

Он скорее необычен, чем живописен. Это не шумное, яркое торжище, а скопление неопрятных сооружений из соломы да хижин-лавок. В глубине этих сооружений, спасаясь от пекла, дремлют старухи торговки. А их главный товар — огромные мешки с кукурузной мукой и тапиокой — пылится снаружи. Мальчишки-зазывалы со скуки сооружают из муки с помощью мерок недолговечные куличики.

В другом ряду продают табак. Но не рубленое курево и не отдельные листья, а листья, сплетенные вместе с ветками в косички и свернутые в диск-завертуту — большие, по полметра в диаметре, табачные диски. Покупатели обнюхивают их, отщипывают от края, набивают глиняные трубки и, если понравится, начинают торговаться.

Но больше всего шуму там, где мужчины продают рыбу — сушеную, вяленую, копченую, целую или разрезанную на части. Рыбы очень много, но спрос на нее еще больше, потому что рыба — главная пища лози. Понятия «очередь» здесь нет: все толкаются, кричат, отнимают друг у друга уже отобранный товар.

Свежая рыба — редкость. Вдали показались два парня, поднимавшиеся от реки. На плечах у них палки, к которым, словно к коромыслам, были подвешены связки полуживой рыбы. Одна из покупательниц заметила их и бросилась навстречу, за ней побежали и все остальные. Молодухи попроворнее срывают рыбу с палок, и парням-рыбакам доставляет явное удовольствие повозиться с ними. Так и не дойдя до рынка, рыбаки поворачивают обратно к реке, на ходу подсчитывая вырученные монетки.

Реки — великой Луамбайи — не видно. Она только угадывается по яркой зелени долины, которая виднеется сразу за пыльным рынком. Но несколько каналов, начинающихся где-то далеко, от Замбези, подходят прямо к хижинам-лавкам. Здесь возник свой, совершенно особый мирок.

По берегу одного из каналов, далеко вдающегося в болотистую долину, вытянулся длинный ряд хижин из тростниковых циновок. Улицу заменяет здесь канал. Черные лодки бесшумно скользят по его зеленой воде. Гребцы с бронзовыми, блестящими на солнце телами, ловко орудуют шестами и, проплывая мимо деревни, скрываются в зарослях осоки. Там воды уже не видно, и поэтому встречные, плывущие с Замбези лодки как бы скользят по траве.

_{Со всех концов Бароце плывут по великой Замбези в Монгу лодки-долбленки}