Сафари

Когда ему наконец удалось раздвинуть густые ветви, он увидел, как аскари сносили раненых вакуа к одетому в белое европейцу, который делал им перевязки. Али и Нгуру стояли со связанными руками перед другими аскари с блестящими золотыми эполетами. Рядом с мертвым слоном лежали трупы Ньиры, Кимбеле и еще одного охотника. Остальных Хатако не видел. Из его раненой ноги кровь тяжелыми каплями падала на лист нижней ветки. Из-под мрачно насупленных бровей глаза его были устремлены вдаль, на высокую остроконечную вершину. Высоко, там, где одинокий утес врезался в облака как нос корабля, блестел в лучах вечерней зари маленький серый холмик, — могила Бугвана. Дикарь вспомнил ту ночь, их сплетенные руки и слова Хамиса: «В жизни и смерти». Он резко вскинул голову и мрачно посмотрел в сторону аскари, затем уселся на сук, содрал кору, прикрыл рану листьями и завязал их. Он сидел неподвижно, только изредка меняя положение, чтобы не дать онеметь ноге, и неотступно наблюдал за тем, что творилось внизу. Аскари выломали у их слона клык; другие тем временем хоронили его мертвых товарищей; остальные разбивали палатку.

Когда настал вечер, Хатако слез с дерева и прокрался к месту стоянки. Вблизи от лагеря он лег на землю и медленно пополз. Так ползком, прислушиваясь и снова продвигаясь вперед, он часами осматривал лагерь. Когда стемнело и кругом все смолкло, он прокрался мимо неподвижно стоящего на посту караульного, пробрался между спящими солдатами и приблизился к месту, где рядом с верховыми ослами лежали со связанными руками его два товарища. Он легко коснулся плеча Нгуру. Спящий вскрикнул. Хатако быстро прикрыл ему рот рукой и перерезал ножом связывавшие его веревки. Они осторожно разбудили Али и освободили его…

Они уже ползли к выходу, когда вдруг встал один из вьючных ослов. Он потянулся и огласил воздух громким криком. В ту же минуту перед ним очутился караульный аскари, залитый красным отблеском костра. Он пристально вгляделся в темные фигуры, притаившиеся в траве, и внезапно вскинул ружье.

— Сиама ве (стой), — раздался его окрик.

Беглецы вскочили на ноги, Али и Нгуру исчезли во тьме, но раненая нога Хатако отказалась служить и он свалился на землю. Аскари набросились на него с криком «Караул!», и между ними завязалась отчаянная борьба. Лагерь пробудился, со всех сторон стали сбегаться люди. Дюжины кулаков обрушились на гибкое тело дикаря, его повалили на землю и опутали веревками.

Громкий голос спросил что-то, из палатки раздались торопливые приказания, вспыхнули огни факелов. Аскари бросились во все стороны ловить беглецов. Затем они притащили Хатако к палатке.

— Встань! — крикнул на него офицер.

Хатако не шевельнулся. Он мельком взглянул на офицера и равнодушно отвернул голову. Аскари поставили Хатако на ноги, но как только они разжали руки, он снова упал на землю.

Тогда шагнул вперед другой белый. Это был высокий бледный человек в очках.

— Оставьте его! Разве вы не видите, что он ранен?

Быстро сняв пропитанную кровью повязку, он осмотрел рану. Один из аскари принес белый ящик. Врач заботливо промыл и перевязал рану.

— Это пуля, правда? — спросил он.

Хатако не ответил. Один из аскари толкнул его ногой, но врач отстранил его и нагнулся к Хатако:

— Почему ты не желаешь отвечать? — спросил он спокойно и ласково.

Хатако сжал губы и отвернулся. Врач вдруг взял из рук санитара фонарь и внимательно стал разглядывать тавро племени, выжженное на лбу Хатако.

— Ам мьема!

При звуке этих слов судорога пробежала по телу дикаря. Он слегка привстал и с изумлением посмотрел на белого человека, говорившего на языке его народа.

— Да, бана, я мьема. Но разве ты не белый? — спросил он.

Врач усмехнулся.

— Конечно, я белый. Но я хорошо изучил твой народ и твою родину. Я люблю их. Ну, расскажи мне, кто ты, и поверь, что я твой друг.

Дикарь посмотрел на него испытующе. У белого человека были какие-то необыкновенные глаза, добрые и теплые как вечернее солнце. Сначала запинаясь, но затем все более уверенно, заново переживая свои приключения, рассказал Хатако о своем бегстве с родины, о своем бана, погибшем под ногами носорога, о Бугване, пронзенном клыками слона, он рассказал о данной на могиле Бугвана кровавой клятве, сила которой привела его теперь сюда, к плененным братьям.

Врач молча слушал. Глаза его блестели, когда он встал и с глубоким вздохом провел рукой по лбу. Он обернулся к офицеру и в нескольких словах передал ему рассказ Хатако.

— Африканская песнь Нибелунгов, — закончил он.

Офицер крутил усы.

— Да, жалко парня. Знаете что, доктор, спросите-ка его, захочет ли он стать аскари?

Врач обратился к Хатако.

— Этот бана — вождь аскари, он должен отвести тебя в Моши. Там тебя наказали бы, потому что ты убил слона, а это не разрешается в немецких владениях. Но бана видит, что у тебя сильное тело и храброе сердце, и он хотел бы, чтобы ты стал аскари. Теперь выбирай: принудительная работа с цепью на шее в течение многих месяцев, или служба аскари!

Хатако слушал молча. Лоб его избороздили глубокие складки.

— Аскари? — бормотал он. Я охотился на львов и на слонов…