Сага о Йёсте Берлинге

— Но ведь можно оказывать помощь втайне. В этом году потребуется много помощи. Можно поручить кому-нибудь другому распределять помощь. Ну конечно же, это ясно как день! — восклицает Йёста восторженно. — В этом году тысячи людей получат хлеб от того, кого они осыпают проклятиями.

— Да будет так, Йёста.

И этих двух людей, столь мало преуспевших на поприще, которому они себя посвятили, охватило чувство восторга. Мечта их юношеских лет — служить богу и людям — вновь овладела ими. Страстное желание оказывать благодеяния пробудилось в них. Йёста будет в этом деле помощником пастора.

— Прежде всего народу нужен хлеб, — сказал пастор.

— И учителя и землемеры. А также знания, как возделывать землю и ухаживать за скотом.

— Мы проложим дороги и построим новые селения.

— Мы выстроим шлюзы на порогах близ Берга и откроем прямой водный путь между Лёвеном и Венерном.

— Когда путь к морю будет открыт, мы сможем правильно распорядиться нашими лесными богатствами.

— Вас будут благословлять! — воскликнул Йёста.

Пастор поднял глаза. Во взорах друг у друга они читают пламенное вдохновение.

Но в то же мгновение их взгляды останавливаются на куче позора.

— Йёста, — сказал старик, — для всего этого нужны здоровье и силы, а я скоро умру. Ты видишь, что убивает меня.

— Долой эту кучу!

— Но как это сделать?

Йёста вплотную подходит к нему и пристально смотрит ему прямо в глаза:

— Молите бога о дожде! — говорит он. — В следующее же воскресенье выступите с проповедью. И молите бога о дожде!

Старый пастор весь съежился от страха.

— Если правда, что не вы, пастор из Брубю, навлекли на нас засуху, если правда то, что своей скупостью и жестокостью вы хотели служить всевышнему, то молите бога о дожде! Пусть это и будет знамением. И мы узнаем божью волю.

Когда Йёста спускался вниз с горы Брубю, он сам удивлялся своей вдохновенной речи. О как восхитительна была бы такая жизнь. Да, но только не для него, ибо его труды небесам не угодны.

В церкви Брубю только что окончилось богослужение. Пастор уже хотел спуститься с кафедры, но вдруг остановился в нерешительности. Потом он упал на колени и стал молиться о дожде.

Это была молитва впавшего в отчаянье человека, горячая и бессвязная:

— О боже, если мои грехи навлекли на нас твой гнев, то накажи меня одного! О всемогущий, если есть в тебе милосердие, дай нам дождь! Пусть оросит дождь поля бедняков! Дай твоему народу хлеба!

День был жаркий, стояла невыносимая духота. Прихожане сидели в каком-то оцепенении. Но исступленные слова, голос пастора, выдававший беспредельное отчаянье, заставили всех очнуться.

— Если не все еще для меня потеряно, то молю: дай нам дождя!..

Он умолк. И вдруг в открытые двери церкви ворвался сильный порыв ветра. Он принес с собой целое облако пыли, а пол засыпал соломой и щепками. Пастор не мог продолжать. Шатаясь, спустился он с кафедры.

Прихожане затрепетали. Неужели господь внял его мольбам?

Да, порыв ветра был предвестником грозы. Она налетела с небывалой стремительностью. Когда все запели псалом, то молния уже сверкала и гремел гром, заглушая голос пастора, стоящего у алтаря. А когда запели заключительный псалом, по зеленым стеклам окон уже барабанили первые капли дождя. Все бросились из церкви, чтобы полюбоваться дождем. Но они не только смотрели: одни плакали, другие смеялись, подставляя голову под потоки воды. Ах, как они измучились, и как они были несчастны! Но бог милостив! Бог послал дождь. Ах, какая радость, какое счастье!

Один лишь пастор из Брубю не вышел из церкви. Неподвижно лежал он, распростертый ниц перед алтарем. Он не вынес такого сильного потрясения и умер от счастья.

Глава тридцатая МАТЬ

В одной крестьянской избе к востоку от Кларэльвен родилось дитя. Однажды, в начале июня, его мать пришла сюда и попросила работы. Она сказала хозяевам, что с ней приключилось несчастье, что ей пришлось бежать из дому, так как ее мать стала плохо к ней относиться. Она назвала себя Элисабет Карлсдоттер, но не сказала, откуда она родом, ибо боялась, что, если ее домашние узнают, где она скрывается, ей несдобровать. Она не требовала никакой платы — только кусок хлеба и кров. Она согласна исполнять любую работу: ткать, прясть или ходить за коровами — все что угодно. Она даже может сама платить за себя, если хозяева пожелают.

Из осторожности она вошла в дом босиком, с башмаками под мышкой и говорила на местном наречии. Весь ее вид, огрубелые руки и красное крестьянское платье внушали доверие.

Хозяин, правда, подумал, что она очень тщедушна и вряд ли от ее работы будет много проку. Но не прогонять же ее, бедняжку. И ей разрешили остаться.

В ней было что-то располагающее, и скоро все полюбили ее. Она попала к добрым хозяевам. Они были люди серьезные и молчаливые. Хозяйке особенно понравилось, что Элисабет умеет ткать камчатое полотно. Она попросила в усадьбе у пробста на время ткацкий станок для камчатого полотна, и молодая работница просидела за станком все лето.