Никому и в голову не приходило, что она ожидает ребенка. Она все время работала, и это нравилось ей. Она не чувствовала себя больше несчастной. Жизнь среди крестьян была ей по душе, хотя и пришлось отказаться от тех удобств, к которым она привыкла. Зато здесь все жили так спокойно и просто. Мысли у них были заняты одной лишь работой, и дни проходили так ровно и однообразно, что их легко можно было перепутать: неделя, казалось, только что началась, а там, смотришь, — уже опять наступило воскресенье.
В конце августа убирали овес, и Элисабет вышла вместе со всеми в поле вязать снопы. Она сильно устала, и у нее начались преждевременные роды. Она ждала ребенка в октябре.
Хозяйка грела младенца у огня в горнице, потому что бедняжка все время мерз, несмотря на августовскую жару. Его мать лежала за перегородкой и прислушивалась к тому, что говорят о малютке. Она ясно представляла себе, как работники подходят и рассматривают его.
— Какой маленький! — говорили они; и всякий раз добавляли: — Бедняжка, нет у тебя отца!
Сочувствие вызывал вовсе не плач ребенка. Они были уверены, что это в порядке вещей, и ребенок, по их мнению, был не таким уж слабым. Будь только у него отец, и тогда все было бы прекрасно.
Мать лежала, прислушиваясь к этим толкам, и размышляла. Она вдруг задумалась над тем, как сложится жизнь бедного малютки.
Она давно обдумала все заранее. Первый год она собиралась прожить у хозяев, потом нанять комнату и зарабатывать себе на хлеб за ткацким станком. Она надеялась, что сумеет заработать столько, чтобы прокормить и одеть ребенка. Пусть себе ее муж думает, что она недостойна его. Для ребенка, возможно, будет лучше, если она сама воспитает его, без такого глупого и высокомерного отца.
Но теперь, когда ребенок родился, она не могла больше так рассуждать. Теперь ей казалось, что она поступает эгоистично. «Ребенок должен иметь отца», — решила она про себя.
Если бы малютка не был таким жалким и слабым, если бы он мог есть и спать, как все другие дети, если бы головка у него не клонилась беспомощно на одно плечо, если бы не судороги, от которых он в любой момент мог умереть, — то вопрос этот, возможно, не имел бы такого большого значения. Было нелегко принять какое-то определенное решение, но это было необходимо. Ребенку было уже три дня, а крестьяне в Вермланде редко тянут с крестинами дольше этого срока.
Под каким же именем записать малютку в церковную книгу и что сообщить пастору о его матери? Было бы несправедливо записать ребенка как не имеющего отца. Если он вырастет слабым и болезненным, то какое имеет она право лишать его всех преимуществ, связанных со знатным происхождением и богатством?
Бедная мать успела заметить, что появление на свет ребенка обычно вызывает радость и оживление. Но теперь ей казалось, что ее ребенку, которого все так жалели, трудно придется в жизни. Ей хотелось бы, чтобы он спал на шелку и в кружевах, как и подобает графскому сыну. Она хотела, чтобы он рос окруженный радостью и любовью.
Матери казалось, что она поступает несправедливо по отношению к его отцу. Имеет ли она право оставлять ребенка себе? Вряд ли. Это маленькое, бесконечно дорогое существо, — имеет ли она право безраздельно обладать им? Справедливо ли это?
Ей, правда, не хотелось возвращаться к мужу, — для нее это равносильно смерти. Но малютке грозила куда большая опасность, чем ей самой. Он мог умереть каждую минуту, а он еще не был крещен.
Того, что заставило ее покинуть свой дом — тяжкого греха на сердце, — уже не существовало. Теперь в ней не было иных чувств, кроме любви к малютке. И ее обязанность — обеспечить подобающее ему по праву место в жизни — не казалась ей непосильной.
Она позвала своих хозяев и рассказала им все. Хозяин тотчас же поехал в Борг, чтобы сообщить графу Дона, что жена его жива и у нее родился ребенок.
Он возвратился домой поздно вечером. Графа он не застал, так как тот уехал, но он побывал у пастора в Свартшё и говорил с ним.
Так узнала графиня, что брак ее расторгнут и что у нее больше нет мужа.
Пастор написал ей теплое письмо, предлагая приют в своем доме.
Ей привезли также письмо ее отца к графу Хенрику, которое, видимо, пришло в Борг через несколько дней после ее бегства. В этом письме старик просил графа ускорить выполнение всех формальностей, которые должны были окончательно узаконить их брак; но это письмо и подсказало графу наиболее удобный способ отделаться от своей жены.
Легко себе представить, что после рассказа крестьянина не столько печаль, сколько гнев переполнил сердце матери.
Всю ночь она не могла сомкнуть глаз. «Ребенок должен иметь отца», — думала она, возвращаясь к этой мысли все снова и снова.
На следующее утро хозяин отправился по ее просьбе в Экебю, за Йёстой Берлингом.
Йёста засыпал неразговорчивого крестьянина массой вопросов, но ничего от него не добился. Да, графиня пробыла в его доме все лето. Она здорова и работает. Теперь родился ребенок. Он очень слаб, но мать скоро поправится,
Йёста спросил: знает ли графиня, что ее брак расторгнут?