Сага о Кае Лютом

Спустя две кружки пива Стейн наконец приступил к разговору:

— Знаешь, Кай, мы тут с Толстяком посмотрели на тебя, на хирд, потолковали меж собой и решили попроситься под твою руку.

Я закашлялся, поперхнувшись.

— С чего бы вдруг? — просипел я.

— Беззащитный был добрым воином, но дурным хёвдингом. Любой, кто хоть раз слышал, как он говорит со своими хирдманами, понимал, что Альрик собирал не боевой отряд, а новых родичей. Уж больно мягок он был, слишком много вам позволял. Взять хотя бы тебя! Другой хёвдинг тебя либо поучил бы жизни, либо выгнал бы взашей. А он — нет! Возился с тобой, защищал, учил… Мы думали, что ты будешь таким же. В такой хирд нам идти резона нет. Рано или поздно началась бы грызня, потом во время боя кто-нибудь бросился бы наутек, а за ним другие, а хёвдинг бы остался на поле. Но ты, видать, слеплен из иного теста, вон как своих строжишь.

Я поневоле расплылся в улыбке. Значит, я и впрямь хорош как хёвдинг? Лучше Альрика?

— Только почему ты тех двоих твари скормил, а не отдал кому-то из хирдманов? Глядишь, еще кто-то хельтом бы стал.

Только что наполненная кружка замерла на полпути ко рту. В самом деле, почему? Наверное, потому, что я поначалу пугал их тварью, грозил пустить кровь, а потом не догадался переиначить. Не ждал я, что виновных будет двое.

Но тут вмешался Тулле:

— Кай верно поступил. Не дело это — своих же соратников убивать, к тому же безоружных. Другие псы могли от злости и страха с голыми руками на нас кинуться. Да и негде на «Соколе» биться, мы бок о бок сидим, друг об дружку плечами трёмся. Лучше о себе правду скажи!

Трехрукий пожал плечами:

— Так я и не лгал вроде.

— Не лгал, но и правды не сказал. Мало ли в Северных морях хирдов? Мало ли грозных хёвдингов?

А ведь верно! Стейн же сам сказал, что любой другой хёвдинг меня бы выгнал. Значит, таких хёвдингов, как им надо, хоть котелком зачерпывай.

Тулле повернулся ко мне живым глазом и пояснил:

— Дар они твой увидели, не иначе.

И снова Стейн завел речь издалека, не отвечая напрямую:

— Мы с Болли много где побывали, много чем занимались. Поначалу в северных хирдах руны набирали, повидали всяких хёвдингов, потом перебрались в Хандельсби, там встретили и конунга, и многих ярлов. Всяк хорош по-своему, только нам нигде не захотелось остаться. Потому и подались в дальние края, в Гульборг! Кто откажется повидать Золотой город? Но мы шли не сколько за золотом, сколько за Набианором. Мы знали, что есть у него чудной дар, только не знали, какой именно. Думали, его одарил Скирир, ан нет. Фольси это!

— Фольси? — вскричал я, едва не опрокинув стол.

Фольси! Этот бездельник, который только и может, что поигрывать на лире и тархальпе? Висоплет, что покровительствует скальдам? И с таким даром Набианор захватил чуть ли не полмира?

— Сам посуди! Дар его не усиливает, значит, не Фомрир, в бою командовать другими он тоже не может, значит, не Скирир. Охота, рыбалка, мореходство, пахота — ничего не подходит. Зато мы знаем, что он любит поговорить. За одну встречу Набианор может наворожить что-то одно, и обычно он внушает верность себе. Но как это поможет в бою? Даже верный пророку воин может испугаться и убежать, пусть с болью в груди и клятвой отомстить за позор. Завороженный не становится сильнее или быстрее.

— Первым что-то неладное заподозрил я, — качнул тремя подбородками Толстяк. — Я же хорошо запомнил и тебя, и Беззащитного. В хирде были люди лучше тебя: старше, опытнее, сильнее и уж явно умнее. Так почему всего спустя две зимы во главе снежных волков встал ты? К тому же ты сам поведал, что Альрик еще жив, а до недавнего времени еще и говорил. Значит, он почему-то выбрал тебя.

— А когда мы пришли к вам в гости, я припомнил некоторые лица, — перехватил беседу Трёхрукий. — Хирд не сменил всех воинов подчистую, еще живы прежние волки. Так почему ты?

— И тут мы видим, как старые ульверы и часть новых, все как один, дружно и споро вышвыривают за борт не самых слабых воинов. Хельтов! И глаза у всех горят одинаково.

— В точности как у волков на охоте.

— Так скажи, Кай, кто из богов тебя одарил?

Глава 2

Проснулся я в темной сырой комнатушке, рядом, раскинувшись, похрапывала девка. Хотя какая она девка — баба, зим уже за два десятка перевалило. Я потянулся за портками, проверил кошель, не взяла ли чего лишнего. Хотя ту дуру, что осмелилась бы залезть в мошну хельта, давно бы убили.

Одевшись, я вытащил один фенгари. Нет, жирно ей будет. Переломил еще пополам, потом еще пополам, бросил на стол четверть серебряной монеты.

После Гульборга и его песчанок, особенно тех, что подороже, живичская баба мне не понравилась. Толком ничего не умеет, кроме как подол задирать, чуть что кричит и плачет. Так ее не сдави, тут не порви. Хилая, тупая и однорунная. Песчанки тоже рунами не блистали, зато как умелы, с ними я силу не сдерживал, да там и не надо было: знай себе лежи, а она вокруг ужом вьется.