Сага о Хелоте из Лангедока

В логове ничего не изменилось. Алькасар метался по кровати и заунывно бредил. Хелота разбирала тоска. Почему-то представилось, как он, раненый или больной, умирает в чужом краю и ни одна живая душа не понимает, о чем это он шепчет в свой последний час на не известном никому языке.

Затем Хелота посетила хорошая мысль: дабы сарацин не свалился с кровати, его нужно привязать. Он снял со стены моток веревки (два месяца назад украденной с казенной виселицы) и совершил этот бесчеловечный поступок. После чего уселся рядом и стал переживать. Не очень-то было ему приятно возиться с умирающим, который не был даже пленным вражеским воином. «Впрочем, – подумал Хелот – человек от природы не злой и справедливый, – вряд ли я сам был симпатичнее, когда валялся у святого Сульпиция. Небось и потом разило, и слюни текли...» Словом, Хелот боролся с собой.

Шустрый сынишка вдовы вернулся на удивление быстро. С ним явились Локсли и отец Тук, причем оба последних горланили нетрезвыми голосами. По осеннему лесу, раскалывая хрустальную тишину, разносилось:

– Это, значит, пока мы в поте своего лица кормим доблестного Гарсерана и слушаем весь тот бред, который он несет с перепугу.

– Он, видите ли, засел в своей берлоге! Интеллигент!

– Ему, значит, выпить захотелось! – На коньячок его, значит, потянуло! На графский!

– А сам даже бобов поганых для боевых товарищей жалеет! – петушиным голосом вставил сын вдовы.

– Молчи, отрок! – громыхнул отец Тук. («Быстро же набрался», подумал Хелот с досадой.) – Хелот, сын мой, неужели ты будешь спиваться под землей? Один? Подумай о спасении души и обратись в истинную веру!

Хелот выбрался наружу. Эти двое стояли по обе стороны от пузатого бочонка с гербами и свой дуэт исполняли слаженно, как два полухория в античной трагедии.

– Горе, горе грешным нам! – выразительно декламировал отец Тук, закатывая глаза и сотрясаясь брюхом. – Среди нас завелся эгоист, жалкий пьяница, горе-аристократ, скрывавший свои пороки до той поры, пока не прокатился слушок о графском коньячке...

– Да заткнись ты, – сердито проговорил Хелот. – Коньяк мне нужен сугубо для важного дела.

Все трое дружно взревели.

Хелот решил не обращать на них внимания и потащил коньяк в Нору. Скорбно качая головой, Тук взгромоздился на массивный пень возле малинника и раскрытым ртом стал ловить на ветках последние ягоды, раскисшие от дождей. К великому неудовольствию Хелота, Локсли пошел в Нору за ним следом.

– Что у тебя случилось, Хелот? – спросил лесной разбойник. – Ничего.

Однако Локсли неотвратимо трезвел прямо на глазах, и отделаться от него не было никакой возможности. Но признаваться, для чего потребовался коньяк, Хелоту очень не хотелось. Кто знает, может быть, своим поступком он оскорбил патриотические чувства англичанина.

– Гарсерана, говоришь, встретили? – спросил Хелот. – И где он теперь?

– Хорошо покушал его светлость и теперь оплачивает обед.

– Скажи, Робин, с ним были какие-нибудь рабы или пленники?

– Ни одного, – ответил Робин. – А почему ты спросил об этом? – Из любопытства.

– Ткани вез, благовония, драгоценные камни. Золотые монеты. Словом, как обычно.

– Слушай, Робин, а зачем лесным стрелкам благовония?

Робин засмеялся:

– Что-то ты темнишь сегодня, Хелот! Я всегда знал, что ты себе на уме. Говори лучше прямо, что там у тебя стряслось.

Хелот вздохнул:

– Пойдем, покажу.

Он осторожно поднял бычью шкуру, закрывающую вход в логово, намотал на палку и в свернутом виде положил на два крюка, специально прибитых над притолокой. Вдвоем они подошли к сарацину. Хелот встал рядом с больным, волком посмотрел на Робина и сказал скороговоркой:

– Конечно, я поступаю отвратительно, поскольку это вонючий сарацин и беглый раб, но он у меня в доме, и сначала ты убьешь меня, а потом уже. – Тут он окончательно почувствовал себя дураком и замолчал. Локсли осторожно потрогал лоб сарацина, посмотрел десны, потом послушал сердце.

– Он не ранен? – спросил Робин. – Вроде, у него не оспа.

– Нет, это какая-то горячка. Он говорил мне, что умирает, и, по-моему, не так уж далек от истины.

Совместными усилиями лесные стрелки натерли умирающего коньяком, и бедняга заблагоухал. Остатки коньяка оставили для внутреннего употребления. Прошло около получаса. Хелот и Робин сидели рядышком, потягивая коньяк, и вдыхали коньячные пары, которыми исходил больной. Отец Тук наверху по-прежнему сосредоточенно ел малину, а юный Робин сбежал поглазеть на сокровища ощипанного Гарсерана.

Хелот спросил заплетающимся языком:

– Скажи, Робин, почему сэр Гарсеран ездит по этой дороге?

– Во-первых, – ответствовал Локсли, – другой дороги нет. А во-вторых, на другой дороге другие разбойники, куда более кровожадные, чем мы. И свирепые... свирепые-то жуть!

– Но ведь и мы тоже не сахар, – заметил Хелот.

– Нет, – горестно согласился Локсли. – Не сахар. Отнюдь.

– И все-таки мы лучше... Ты, например, Робин...Ты – лучше...

Они обнялись.