Одна из запруд, похоже, вела в пещеру и, нагнувшись, чтоб разглядеть, Ансгар ясно разглядел большую деревянную дверь в борту пруда. Дверь была изрезана рунами и образами, которые, казалось, дрожали и двигались, как на резном ожерелье, что показывал Волунд. Поклявшись вернуться в пору, когда в загонах будут ягнята и будет достаточно тепло, чтобы нырнуть и исследовать затопленную тайну, Ансгар возвратился домой в Браттахлид.
Вести о том, что Волунд Друг Глубин и народ его бежали с острова, обрадовали всех, кроме Хильды Ансгардоттир, которой все больше казалось, что сулит это беду. Умна была она, как отец, а он был не промах, и, в отличие от него, ведала она, как опасно смеяться над древними обычаями, ибо мать ее и мать ее матери, и мать матери ее матери и так далее, были ясновидицами и немало известными, прежде чем пришлось им скрыть таланты свои, и оставались они известны и после того, как мужья запретили им сидеть на могилах и молить на перекрестках о проблесках грядущего. Не думала Хильде, что лишь по глупости или безумию Волунд явился на совет, а потом бежал с людьми своими. И когда стало ясно, что море не даст прокорма этой зимой, она все больше задумывалась, что за тайны знал Друг Глубин и чьи советы он слушал.
Не находила Хильде ответа ни в мчащихся серых облаках, ни в убийствах воронов, нависавших над ней иногда, словно туча, когда забиралась она повыше, и сидела она на всех перекрестках без ответа. Однажды вечером, подавая эль отцу, услышала она, как тот со Снорри Кетильсоном обсуждает возвращение в прежнюю страну, если рыба и моржи не вернутся. Услышав, как говорят они о морских дорогах, она замерла и чуть не пролила питье. Зная, что нужно сделать, дождалась она утра и затем велела самому доверенному из рабов как можно дольше не говорить отцу о ее отлучке. Потом села в небольшую лодку, задержавшись на холодном каменистом берегу, лишь чтобы смазаться тюленьим жиром на случай падения в воду, ибо слышала она, что море сейчас сурово, как никогда.
Она выплыла на простор Эйрикова фьорда, что должно бы занять некоторое время, но течение подхватило ее и не было ей нужды окунать дерево в воду, чтоб толкать себя по узкому каменистому каналу. Когда село солнце, она увидела бухту, обобранную начисто, и пришвартовалась к обломку скалы, давно установленному для этой цели.
Поев сушеной оленины, она попила воды из меха и уснула на холодном влажном дне своей лодки. В ту ночь пришло к ней видение. При своем страхе, она знала, что недаром искала перекресток прилива и прибоя.
Когда она открыла глаза, на скамье перед ней сидел мужчина. Год был уж на исходе, и на рыбные воды падал бледный свет. Не сразу узнала она его, ведь без своих шрамов Друг Глубин выглядел обычным мужчиной, здоровым и бородатым. Потом он оскалил зубы, заговорив с ней. Увидев острые белые клыки макрелевой акулы, сверкавшие за его губами в лунном свете, поняла она, что это Волунд.
И тогда Хильде осмелела, ибо давно она странствовала во снах и знала, что пока она спит, такому, как он, не нанести ей вреда. Думая получить ответ, потребовала она у Волунда:
Смех Волунда Друга Глубин прозвучал, словно лодка скреблась своим днищем о каменистую мель. Он подмигнул Хильде, вставая и открывая свою наготу.