Я бежала… так быстро, как только могла, но не приближалась к нему. Фигура Шона постоянно удалялась от меня. Я не могла приблизиться к нему!
— Шон! Шон!
А он так и стоял — смотрел на меня. И лицо его менялось. Оно становилось бледным. А потом покрывалось кровавыми шрамами. Один глаз лопнул и вытек. Лицо опухло. Из кожи потекла слизь. На голове появились лимонные корки. И осьминог.
Скользкое создание скользнуло со лба на лицо и поползло прямо в пустую глазницу.
Шон закричал.
— Шон! Нет! Милый… нет!
Грейтсы… семейство рыбоедов убило его. И съело заживо у меня на глазах!
И вот картина повторяется…
Я отомстила им всем за Шона. Убила старуху, старика, отца семейства, двоих детей. И мать. Я раскромсала череп Изабеллы топором.
А они преследуют меня.
Смех девчонки перетекал в смех семейства Грейтс. В хор голосов. Они потешались надо мной и над моими тщетными попытками догнать Шона, остававшегося вечно на расстоянии от меня.
— Айседора… — услышала я его слабый голос.
И остановилась.
Я не могла больше бежать — все тщетно.
— Милая…
Изувеченный, он смотрел на меня. Шон плакал.
И я плакала вместе с ним.
Как бы быстро я ни бежала, я не могла приблизиться к нему ни на дюйм.
— Шон…
Из-за его спины вышла она — девочка в розовом платье с золотистыми волосами-пружинками. Белое лицо. Алые губки. И розовый зонтик в коротких тонких пальчиках.
Она смотрела на меня.
И я знала, кто это, пускай никогда не видела ее в жизни.
Эвристика.
Я ничего не говорила. Эвр улыбнулась мне. Она повернулась к Шону и ткнула кончиком зонтика его прямо в грудь.
В то место, где скрывалось сердце.
— Я уверена, что ты на вкус, как мармелад… — пропела Эвр.
И острие розового зонтика вонзилось в грудную клетку Шона.
Я застыла, прикрыв рот. Подавив в себе стон боли и ужаса, я смотрела на жуткую картину.
— Такое же сладкое… и сочное…
Зонтик проделал в теле Шона дыру. По белым одеждам потекли алые струи. Эвр с упоением наслаждалась чудовищной демонстрацией.
Она проталкивала зонтик глубже и глубже, а потом… Эвр извлекла из груди Шона сердце, насаженное на острие.
По розовой тонкой ткани зонтика стекала кровь.
— Шон… Милый…
Эвр, с интересом изучив добычу, приблизила сердце Шона к губам. Она высунула розовый язычок и лизнула пульсирующий орган.
Шон все еще жив. Он дышал. Он смотрел на меня. И лицо его постоянно уродовалось, покрываясь новыми ранами и язвами.
— Мм-м, — пролепетала Эвр, — такое, как я себе представляла. Как клубничное желе… с привкусом металла…
Эвр открыла рот шире, и ее белые ровные детские зубки вцепились в сердце Шона.
И мое собственное сердце защемило от жуткой боли, вырвавшей меня из кошмара.
Глава 9. То, что в его руках
Воздуха не хватало.
Скальд задыхался.
Вода заливалась внутрь, и он не мог ее вытолкнуть. На нем не было крапивной рубашки — дышать в воде нельзя.
Скальд отчаянно сопротивлялся водной стихии, тащившей его на глубокое дно. Он двигал руками и ногами в попытке начать плыть. Он хотел высунуть голову из воды и вдохнуть воздух, но все попытки оказались тщетными.
Вода давила на него плотным пластом, не давая пробраться сквозь границу, отделявшую его от воздуха. Скальд потерял все силы. Мышцы устали. Голова шла кругом. Вода затекала в него.
И он начал сдаваться.
Глаза смыкались. Воздуха не хватало.
Скальд шел ко дну.
Он видел лунный свет — две луны — два белых глаза — смотрели на него, провожая в дальнюю дорогу.
Когда Скальд закрыл глаза, и мир вокруг исчез, прошло одно короткое мгновение — и воздух вернулся.
Вдох.
Скальд открывает глаза.
Звезды кружатся над ним.
Он находит свое тело, лежащее на воде, и вокруг — бесконечная водная гладь. Над ним — ночное звездное небо, отражающееся в воде.
Звезды над головой и звезды под ногами.
Скальд ясно помнил, как провалился в Колодец на Пляже, а потом не мог всплыть. И сейчас он нашел себя в совершенно ином и не знакомом ему пространстве.
Водная гладь под ногами напоминала поверхность, что он нашел на той стороне, пройдя через Проход. Скальд перевернулся на бок и выпустил изо рта пресную воду. Воздух вернулся в легкие, и Скальд пришел в ясное сознание.
Опираясь руками о что-то гладкое и ровное, стелившееся под водной гладью, Скальд встал на ноги и осмотрелся — из воды — из звезд под ногами — росли красные цветки ликорис.
Тонкие стебли тянулись вверх, увенчиваясь пышным цветком с тонкими алыми лучиками.
— Ликорис?..
Скальд топтался на месте — водному и звездному пространствам вокруг него не было конца.
Этот странный мир тянулся в далекую бесконечность.
Ликорис. Вода. Звезды.
И тьма.
— Что это со мной?
Скальд осмотрел руки — кровь просачивалась сквозь белые бинты.
— Только не это!
Скальд принялся интенсивно раскручивать бинты, снимая промокшие повязки. Бинты, пропитанные кровью и водой, летели прочь. Касаясь водной клади, они растворялись. И на их месте вырастали новые цветы ликорис.
Он смотрел на кожу, покрытую черными трещинами и ранами, в которых пульсировали красные искорки-огоньки. Они текли по шрамам, как маленькие лодочки по рекам. Кожа посерела, а местами покрылась черными пятнами. Из пальцев вытекала черная смола.