Больше разговаривать с Заррахом было не о чем, а потому Оррин поклонился и вышел из комнаты. При этом он почувствовал, как вспотела спина, но вряд ли тому виной было не по-весеннему летнее пекло – сегодня наконец-то небо плотно затянули облака и задул северный ветер. Просто мужчине было страшно. А ещё на миг он сравнил с себя с драконами.
«Вот, что такое отклик, – с грустью подумал Оррин. – Вот, что такое, когда тебя так тянет к женщине, что в результате теряется способность рационально мыслить. Никогда бы не подумал, что это так тяжело!».
Оррину в конце следующего месяца должно было исполниться двадцать шесть лет, но в чём‑то он был опытнее многих сорокалетних. Родовитый, одарённый, занимающий статусную должность он постоянно привлекал к себе женское внимание, а потому привычно холодно реагировал на флирт знатных девушек и с удовольствием тискал простолюдинок-дурёх. Но, наверное, как и Омико, ни с кем не мог сблизиться душевно, потому что искал подвох в девичьем интересе к себе. А вот она ничего не знала о нём и была такой, как есть. Он улыбнулся, вспоминая, как вчера она, перепуганная до смерти, стояла в мокром платье и звала его на помощь, а после весело хохотала над собой. Как днём ранее она кружилась в танце на поляне. Кто бы ещё на такое решился?
«Дикарка, – вспомнил о прабабке Омико Оррин и улыбнулся ещё шире. – Дикарка, которая с удовольствием читает «Историю государства».
Само собой, он заметил оставленную в книге закладку, рисунок на которой говорил о том, что она принадлежит женщине. И сделать вывод которой было для него легко.
***
Я не знала, что моего отца гложет то, что сразу после завтрака Хранитель Неба Торах сперва сообщил ему о своём отъезде, а спустя двадцать минут категорично опроверг ранее принятое решение. Причём без объяснения причины. Не знала я и о том, что логика и чувства заставили отца вернуть господину Снорру столь ласково перебираемые его сухими пальцами всю ночь напролёт монеты. Он посчитал, что Тораху стало известно о сделке, и дракон решил ему отомстить.
Но обо всём этом я ничего не знала! И вообще никто ничего не знал полностью! В конце концов, если бы кто-то догадался, что оставленный под дверью господина Снорра грузный мешок содержит в себе такое богатство, то не оставил бы его там лежать.
…Мне просто-напросто было мерзко от того, в каком требовательном тоне отец начал со мной разговаривать.
– Ты вчера много времени провела с господином Грейффом, и я не стал мешать вашему уединению. Скажи, тебе удалось что-нибудь выяснить?
– Нет. Каждый раз, когда я пытаюсь свести разговор к драконам, от меняет тему. Но я стараюсь.
– Плохо стараешься, – бросил он с упрёком.
Мне стало так обидно, что я не выдержала.
– А как мне стараться хорошо, папа? Лезть к нему, словно падшей женщине?
– А даже если так. Он хочет возлечь с тобой на одно ложе. Так воспользуйся этим и приведи его в свою спальню! Перестань вести себя как девчонка. Соблазняй и при этом требуй своего.
От жёсткого совета у меня сердце остановилось. Я знала, что никогда не была любимой дочерью, но… чтобы настолько?
– О чём вы говорите? – до последнего, не веря в искренность его слов, прошептала я и с трудом сдержала слёзы. – Это ведь погубит мою репутацию. Как мне потом выйти замуж?
Мой ошеломлённый вид заставил отца опомниться. Он устало потёр лоб ладонью, вдруг осунулся, и резкая перемена в его поведении впервые натолкнули меня на мысль, что он не просто так порой чрезмерно погружается в прошлое, а душевно болен. И тяжело. Не даром он не смог удержаться на должности судьи и недаром до сих пор не смог найти себе никакого дела и никакого источника дохода. Даже бюджетом последние три года занималась практически я одна, а потому холодела от мысли, что однажды настанет неурожайный год и наша плантация не принесёт положенной прибыли. При тех расходах, что были сейчас, мы жили на грани. Могли себе позволить жить относительно богато, но сбережений почти не имели.
– Омико, тебе в этом году исполняется девятнадцать лет, а после девятнадцати девушки редко выходят замуж, – тихо напомнил отец. – Боюсь, наше положение таково, что тебе всю жизнь придётся провести одной.
– А Сабрине нет?
– Ты видишь, какая она яркая. В таких девушек влюбляются даже без приданого. Если следующим летом я заложу драгоценности вашей матери, то к зиме смогу обеспечить выход в свет для неё. Это даст Сабрине возможность удачно выйти замуж.
– То есть тогда, когда, мне уже исполнится двадцать? – прошептала я. От злости мой голос утратил привычную звонкость. – Тогда, когда обо мне начнут судачить как о старой деве, а потому никто не удивится, что старшая из сестёр проводит свой век в уединении дома?!
– Да, Омико, – подтвердил отец, и я испытала радость, что в его глазах промелькнуло сожаление. Хоть какая-то совесть у него осталась! – Я бы очень хотел устроить жизнь вас обеих, но это у меня не получится. Прости.
– Прости и всё?