— Клянусь детьми, что ни Мустафа, ни я не знаем, куда девались те дивы, которых в «Акрополь» приводил принц Бокасса! Может быть, Мустафа что-то и подозревает, но со мной на этот счет он никакими подробностями не делился, поверь! Да и вообще, принц давно уже что-то не заходит ко мне. Пропал, как в воду канул…
— Куда же он девался?
— Вот чего не знаю, того не знаю! — перекрестившись и приложив левую руку к сердцу, ответил Ага. — Я даже Мустафу спрашивал — тот лишь плечами пожимает…
Агамемнон произнес это настолько убедительным тоном, что «КОНСТАНТИНОВУ» ничего не оставалось, как принять все за данность. Хотя… Улучив момент, когда Агния вновь отошла к кассе, чтобы рассчитать группу насытившихся клиентов, Аристотель неожиданно спросил Агамемнона:
— Послушай, брат, я вот слушаю тебя, слушаю и все никак не могу понять, как ты оказался во Франции, ты ведь, насколько мне известно, из бывшего Союза выехал в Грецию. Почему не остался там?
— Это длинная история, расскажу как-нибудь при следующей встрече, если вообще расскажу, — Агамемнон раскатисто рассмеялся. Затем, секунду подумав, произнес:
— В каждой семье — свои тараканы и свой скелет в шкафу. Моя — не исключение. Так уж и быть, открою вам секрет нашего переезда из Греции во Францию, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему! В Афинах ваш покорный слуга на пятидесятом году жизни вдруг занемог от любострастной болезни. Влюбился в одну молоденькую гречанку-студентку… Приворожила, черт бы ее подрал! Умом я тянулся к семье, к Агнии, я же верный муж, домосексуалист
, а сердцем — к той студентке…— Агния знала о твоей связи со студенткой? — спросил Аристотель, заговорщицки понизив голос.
— В том-то все и дело, что знала. Но надо отдать ей должное — она поступила очень достойно, предложив мне самому принять решение. Я его принял и оказался здесь, в Париже. С тех пор я еще больше стал дорожить Агнией… Ладно, хватит о делах амурных — переходим к десерту… Агния! — окликнул Ага жену, вновь отошедшую к кассе. — Неси торт, фрукты и метаксу!
— Какую бутылку? Из тех, что в подвале, или в баре? Ты же знаешь, что я в коньяках, тем более, в метаксе, не разбираюсь… Сходи сам!
Как только Агамемнон покинул кабинку, на пороге вырос Мустафа. Аристотель понял, что тот давно дожидался момента, когда гости останутся наедине. От острого глаза «КОНСТАНТИНОВА» не ускользнуло также и то, как внимательно прислушивался красавец-метис к тому, о чем говорилось за столом, намеренно долго собирая использованные блюда и расставляя вновь принесенные. Один раз Агамемнон даже поторопил его, вслух высказав удивление по поводу его необычной нерасторопности.
— Простите за дерзость, — на чистейшем русском произнес Мустафа, — я случайно услышал, что вы из России… Не могли бы вы, господин Аристотель, по возвращении в Москву передать моей маме маленький подарок?
— А откуда вы знаете, что я москвич? — насторожился грек.
— Все очень просто — у вас московское произношение… Нет-нет, никаких писем передавать я не буду — я знаю, что это запрещено.
— А что за подарок? — как можно беззаботнее спросил Аристотель, хотя внутренне весь напрягся, обдумывая, почему официант не хочет послать подарок по почте и что он собой представляет, этот «подарок для мамы».
«Возможно, моя настороженность объясняется словами Агамемнона о том, что Мустафа мог служить в Иностранном легионе, — мелькнула мысль у “КОНСТАНТИНОВА”. — Поэтому надо обязательно заполучить посылку, которую собирается передать Мустафа. По адресу, который он мне даст, можно будет многое узнать об этом красавце-официанте! А если очень повезет, то и к какой из “спецконтор” — к ФСБ или ГРУ — он принадлежит. Не исключено также, что он — разведчик-нелегал, потерявший связь с Центром, и теперь через нас предпринимающий попытку ее восстановить и сообщить, где он находится…»
— Ничего особенного, крошечная алюминиевая копия Эйфелевой башни, которую можно приобрести в любом магазине сувениров, и два шарфика…
— Несите! Только никакой обертки. Мы уложим ваши сувениры среди своих вещей, чтобы у таможенников, ни французских, ни российских, не возникло никаких вопросов…
Официант тут же вынул из кармана сувениры и молча положил их перед Аристотелем.
«Ну вот, все, кажется, становится на свои места. Тысячекратно уменьшенный макет Эйфелевой башни должен указывать на место, где он сейчас находится. А веселенькая расцветка шарфиков должна свидетельствовать о том, что у него все нормально, как и выгравированная на постаменте башни надпись:“Дорогой маме от верного сына”.Внимание привлекает слово “верного”. Это может означать, что он хоть и утратил связь с Центром, но продолжает верно выполнять отработанное ему задание… Н-да, что-то уж все очень складно получается, уж не иду ли я на поводу своих фантазий, а разведчик-нелегал в лице Мустафы — лишь плод моего, подстегнутого ретсиной и киром, воображения?! Черт его знает! Ладно, поговорим — разберемся…»
— А где адрес?
Официант молча подал собеседнику клочок бумажки.