Сага о Тидреке из Берна

Гл. 141. Вот они оба вышли вместе из города Сусат, и когда были вдали от других людей, Вильдивер вытащил медвежью шкуру, показал Изунгу и спросил его, не поможет ли она чем в их обманной проделке. Скоморох Изунг оглядел шкуру, выворотил ее, внимательно осмотрел, какова она, и сказал, что она могла бы послужить им, кабы повезло в их проделке. Тогда Изунг велел Вильдиверу влезть в шкуру. Вильдивер проделал это так, что надел шкуру поверх своей брони; а Изунг достал иглу с ниткой и сшил очень крепко шкуру па спине и ногах Вильдивера так хитро и ловко, что Вильдивер казался всякому медведем. Он и вести себя стал, словно медведь. Тогда Изунг надел ему на шею ошейник и повел за собою. Шли они день за днем, покуда не пришли в землю вилькинов. Когда они были недалеко от города конунга Озантрикса, повстречали человека. Изунг спросил у него вестей, а тот у него. Изунг спросил, откуда он идет, тот отвечал, что идет из города, от конунга Озантрикса. Пытает Изунг, дома ли конунг и много ли с ним народу. Тот сказал, что он наверно дома, и что с ним народу теперь мало, ибо он был недавно в походе, «как ты и сам, верно, слышал»; теперь большая часть его рыцарей разъехалась по домам, у кого они есть, потому что очень дорого стоит долго жить в торговом городе. Изунг спросил, в каком духе конунг после победы, доставшейся ему в его походе. Тот отвечал, что сам конунг победой не очень доволен, а люди говорят будто он там больше потерял, чем получил, кроме того, что полонил одного богатыря у Тидрека Бернского, и то бы он его не взял, кабы не Гертнит, его племянник. Изунг спросил тогда, дома ли в городе Гертнит, его родич и как зовут богатыря, которого полонили и жив он еще, или нет. Тот говорит, что Гертнита нет дома, он уехал в свои замки и имения, и Видгой звать богатыря, которого взяли, и сидит он в темнице, в крепких цепях. «Сдается мне, что он ждет своего последнего часа в многих и великих муках». Изунг сказал, что надо надеяться, что он (Озантрикс) станет держать его крепко, и что конунгу нет никакой выгоды, чтобы он вышел на волю. И он пожелал тому человеку хорошего пути, тот ему — тоже; тут они расстались.

Гл. 142. Изунг направился к городу и прежде всего вошел в город к самому конунгу. И как явился туда известный главный скоморох, ему сделан был хороший прием. Конунг Озантрикс спросил, какую такую игру может им сыграть славный скоморох, если он знаменитее всех других скоморохов. Изунг отвечал: «Надеюсь, господин, что мало играли тут в земле вилькинов так, чтобы мне не сыграть лучше, чем бо́льшая часть других. Я умею петь, играть на арфе, на скрипке, гудке и на всех струнных инструментах». Конунг Озантрикс приказал подать ему арфу, и заиграл он на арфе. Говорит конунг и все остальные, что никогда не слыхали лучшей игры. И только отыграл он на арфе, начал его медведь играть, а потом заплясал. Изунг дал имя своему медведю — прозвал его Визлео. И показалось каждому чудом и дивом, как умеет этот медведь хорошо и ловко плясать, а и как он зол. В тот вечер Изунг хорошо и искусно забавлял конунга, а также и его медведь. А медведь был такой злой, что ни одного человека не подпускал к себе близко, кроме одного Изунга. Всякого другого он бы разорвал и растерзал, кто бы подступил к нему ближе. Говорит конунг: «Медведь твой очень зол. Может ли он сплясать лучше, чем сказывали и чем мы видели»? Изунг отвечал: «Как далеко я ни хаживал по белу-свету, а такого сокровища, как мой медведь, никогда не встречал. Он знает все игры и ловкие штуки так хорошо, что немного людей могут с ним поравняться».

Гл. 143. На ночь Изунг отправился спать, а на другой день утром конунг Озантрикс попросил Изунга услужить ему какой-нибудь потехой с его медведем. Изунг сказал, что вряд ли можно ему отказать в этом Озантриксу. «Только совсем неладно, говорит он, потешать вас моим медведем, коли вы захотите чересчур пытать его». Конунг сказал, что он на этот раз хочет испытать медведя — спустив на него охотничьих собак, чтобы поглядеть, какой храбрый будет медведь. Отвечал Изунг: «Неладно ты затеял, конунг, с моим медведем, говорит он, потому что коли не станет у меня медведя и сгинет, то не надо мне всего твоего злата и серебра, сколько у тебя его ни будь, хоть ты мне отдал бы его; а коль станется, что сгубишь ты своих собак по милости моего медведя, то ты разгневаешься и заодно со своими людьми убьешь моего медведя. А мне крепко сдается, что мой медведь оборонит таки себя и сразу не уступит». Конунг сказал: «Не смеешь ты мне отказать в этом, велю и спустят на медведя собак, но обещаю тебе, что ни один из моих людей, да и я сам не сотворю вреда твоему медведю». Тогда Изунг сдался на приказ конунга. И как в этот день, так и вечером накануне слышали они ту же молву, что Видга лежит в тюрьме в крепких оковах и несокрушимых нашейниках.