Сага о великом гитаристе

«В тот роковой день — 19 августа — он пришел ко мне домой, и мы решили начать готовить новую программу. Вначале он сыграл свою любимую польку Соколова. Затем часа два обрабатывали старинный романс «Гори, гори, моя звезда». Решили сделать его для двух гитар.

У Сергея была фантазия безграничная. Во время импровизации такие яркие находки были. Был он человек импульсивный, играть без души, без сердца не мог. Я понимал, что нужно обязательно записывать его обработки, дал ему в тот день нотные тетради. А к следующему разу мы решили купить небольшой магнитофон, чтобы фиксировать импровизации на пленку.

Шла у нас речь и о выпуске компакт-диска. Обсуждали фильм, который киножурналист Вячеслав Тетерников собирался снять об Орехове под названием «Ах, не лист осенний…» — у нас в программе была такая пьеса. После пришли мои родители, несколько знакомых. Все вместе сели обедать, в тот день был большой праздник — Вознесение Господне.

Но Орехов обедать отказался, только выпил чашку крепкого кофе и снова потянулся к гитаре. Был он в приподнятом, хорошем настроении.

«А можете вы «Венгерку» сыграть?» — попросили его. А уж лучше Орехова никто в мире, я считаю, сыграть ее не может. Это целая гитарная школа на одной пьесе, у меня только с десяток нот его вариантов «Венгерки» зафиксировано.

И он заиграл. Да как! А когда кончил играть, встал с гитарой в руках, кто-то из присутствующих сказал восторженно: «Вы так хорошо играли, что у меня просто мурашки по коже пошли». А Орехов в ответ:

«Это потому, что я всю душу вложил». И вдруг начал падать на стоящий рядом диван. «Скорая помощь» прибыла минут через двадцать, но помочь уже ничем не могла. Он умер мгновенно».

Проводить в последний путь Великого гитариста пришли его родные, близкие, друзья, поклонники и бывшие коллеги.

«Когда мы вошли в комнату с Володей Нестеровым и Сергеем Аникиным для выноса гроба с телом Сергея Орехова, — вспоминает Валерий Верченко, — я обратил внимание на лежащую на диване гитару Сергея. У нее был такой вид, что казалось, это было живое существо, потерявшее своего хозяина, ее гриф был развернут в сторону Сергея. Она как бы готова была уйти вместе с ним в мир иной».

Похоронен Сергей Дмитриевич на Ваганьковском кладбище под тяжелой гранитной плитой, которая, кажется, навалилась ему на грудь еще одним воспоминанием о несуразности земного бытия, с его крайностями и заблуждениями. На плите бронзовый барельеф Великого гитариста работы скульптора Виталия Левина, который чтил и любил Орехова.

Сергей частенько наведывался в мастерскую художника и, бывало, с упоением, часами музицировал, щедро одаривая своими гитарными откровениями.

19 августа 1998 года в последний раз отговорила русская семиструнная в руках Сергея Орехова. Отговорила как всегда страстно, горячо, исповедально, чтобы поведать миру нечто сокровенное, то, что не положено сжигать ни в какой злобе дня, ибо злоба проходит, а свет невечерний западает в душу навсегда.

СЕМЬ ВЕЩИХ СТРУН

Он все больше становился центром гитарных притяжений. И даже недруги и недоброжелатели, вольно или невольно, очно или заочно, состязались с ним, оттачивая свое мастерство: нельзя же было, в самом деле, играть по-прежнему, услышав хоть однажды Орехова.

Он по сути являлся творческой лабораторией: многие несли ему свои находки, подчас мелкие, а он собирал, обобщая их и осеняя своим талантом, одаривал затем всех желающих и творя свою уникальную Школу, самым преданным учеником которой был он сам. И дело не в том, что не было прямых наследников его творчества, — было немало косвенных, и среди них известный гитарист Борис Ким, изучивший, наверное, каждую ноту и каждый набросок Орехова. Это гитарист-виртуоз подлинно ореховской школы. По его признанию, только после встречи с Ореховым понял, что такое настоящая гитара, ее технические и художественные возможности. Пришлось перестраивать работу с инструментом, а заодно переосмысливать аппликатуру уже разученных произведений.

Удивительно, но факт: даже так называемая гитарная общественность старалась не замечать феноменального явления, каким оказалось творчество Орехова. Кто ослепленный блеском испанской школы, кто в упорном снобизме, а некоторые просто из зависти. Да, ему жутко завидовали, а некоторые, чрезмерно «талантливые», когда он впадал в невменяемое состояние, даже пытались «случайно» прогуляться ногами по его пальцам. И, видимо, это случалось, судя по его недомолвкам.

Конечно, завидовали, и было чему! Но и чтили. Даже гитаристы-шестиструнники ухитрялись перекладывать его семиструнные обработки и довольно прилично играть их. Вот что рассказывал Владимир Дубовицкий: «Как-то пришли мы с Ореховым в студию, где я вел класс гитары, и слышим звуки вроде бы ореховской музыки.

Прислушавшись, он с досадой сказал:

— Вот, опять крутят мои записи!

— Нет, — возражаю ему, — это живая игра. Любят они тебя, вот и стараются играть. Ты для них — явление Христа народу.

Когда мы прошли по коридору и воочию увидели, как стараются ребята, Орехов удивился и с улыбкой ребенка воскликнул: