Сага о великом гитаристе

— Вот это да! Даже в тех же тональностях!..

А потом, воодушевленный, играл и играл, поражая неожиданными ходами и гармониями, то тонким кружевом пассажей, то глубиной аккордовой фактуры…

И чем бы потом ни занимались те ребята, для них Орехов оставался кумиром и школой мастерства. К примеру, Паталин Павел, прежде чем стать известным фламенковым гитаристом, переиграл на семиструнной гитаре, наверное, весь репертуар Сергея Орехова».

Он покорял своей игрой сразу и навсегда. Певец и гитарист Александр Спиридонов вспоминал о своей встрече с Сергеем Ореховым в ноябре или декабре 1980 года: «Город закрытый, попасть в него трудно не только из-за его закрытости, но и просто по причине нелетной погоды. Однако концертов было предостаточно. И не выступления каких-то там случайных гастролеров, но артистов известных не только в СССР, но и во всем мире. Так что публика не была наивным и восторженным потребителем всего предложенного, готовая привечать любого «осчастливившего» своим посещением. А из гостивших гитаристов тоже немало именитых. На сценах города играли Вячеслав Широков, Владимир Терво, Николай Комолятов… Но тут появились с гитарами Сергей Орехов и Николай Осипов. Работали они два отделения — с сольными программами и дуэтом. Слов нет — Осипов гитарист без вопросов. Но вот Орехов… Я его раньше не знал и не слышал. Вольная посадка с гитарой, свободное владение инструментом, когда она будто сама играет. Его выступление стало потрясением. Я сидел похолодевший, вцепившись в кресло, не замечая больше ничего и никого.

Затем общение в гостинице. Пробовал мою гитару из березового капа.

Сказал просто и объективно: инструмент средних достоинств. В общении Сергей Дмитриевич оказался скромным, отзывчивым и деликатным.

Скромность его — не напускная игра, не кокетливость большого артиста, а обычное человеческое состояние. Он никогда не заносился, сколько я знавал его, ноты свои раздавал повсюду, если, конечно, удавалось заставить его записать их. Да и записи его тиражировали все, кому не лень. Он ведь и не протестовал, не возмущался, считая делом обычным».

К слову о его скромности. Однажды я ему говорю, слегка поддразнивая:

— Что же ты, такой музыкант, а не имеешь никаких званий? Скольким регалии понавесили не по заслугам. Давай попробую раскачать ситуацию: подниму так называемую общественность.

На что он — почти с испугом:

— Что ты, не надо… Съедят!..

Казалось, он боялся навлечь на себя недуги алчного мира, щедрого на иррациональную непредсказуемость, не желал искушать судьбу…

Свою «Тройку» он гонял неукротимо, и вьюжил, вьюжил по ухабистым взгоркам да заснеженным равнинам, загоняя все мелочное в человеке в немилостливую даль, где сам себе судья, истец и ответчик.

Доставалось и «Подмосковным вечерам», так «что трудно высказать и не высказать»…

За то и чтили его. Шли к нему поклонники и почитатели, как паломники к святому источнику. И даже цыганские «бароны» являлись не к своим именитым сородичам, а к Орехову, устраивая в его честь щедрые приемы и застолья. Но высшее признание его уникального таланта — это когда музыканты оркестра в восторженном порыве вставали и аплодировали его великому искусству. Значит, пробегая по струнам гитары, задевал он и струны более чуткие и тонкие.

Однажды в узком кругу знакомых, как водится среди гитаристов, — гитара по кругу, когда всяк старается показать свое умение, заиграл и я свою «Романтическую фантазию» (позже ею был озвучен художественный фильм режиссера и актера Бориса Галкина «Помнишь запах сирени»). И сразу привлек внимание приехавшего откуда-то издалека гитариста. Он выразил свое восхищение этой пьесой и добавил, что только ореховские сочинения его так же трогали. Мне, конечно, польстил его отзыв, но больше заинтересовали его свидетельства о Сергее Орехове. И он поведал такую историю. В гостиничном номере самозабвенно дрессировал свои пассажи Сергей Дмитриевич, чтобы вечером выпустить их на сцену. А рядом, в соседнем номере, упражнялись два гитариста из Испании или Латинской Америки — за точность не ручаюсь. Они сопровождали танцовщицу — фламенкистку.

Услышав импровизации Орехова, напросились на знакомство — и были потрясены его игрой, к тому же на неведомом им инструменте — русской семиструнной гитаре. В итоге устроили в честь Орехова банкет в ресторане и приглашали на гастроли к себе, гарантируя успех. Однако и эти гастроли, как и многие другие, были отложены — на потом, надолго, насовсем…

Он мог играть для кого угодно и сколько угодно, лишь бы слушали — слушали сердцем, используя уши всего лишь как фильтры от посторонних звуков. Он мог уехать, уйти к полузнакомому или вовсе незнакомому человеку, осыпая его, как из рога изобилия, блистательными импровизациями. Мог так одаривать кого-то часами, а порою и сутками…

Бывало, за ним присылали кареты сановные да чиновные, а он, уединившись с одним благодарным слушателем, чаще сирым и убогим, осенял его благодатным каскадом нескончаемых импровизаций.