Существенно, что в данном случае, как и в рассказах о других военных приемах, о которых говорилось ранее, источником рассказа могла быть византийская устная традиция, подхваченная варягами, находившимися на службе у императора Византии в Константинополе. При переходе из одной устной традиции в другую, естественно, рассказ не мог остаться неизменным. По сравнению с описанием Льва Диакона, в скандинавской традиции, отразившейся в «Саге об Ингваре», иначе расставлены акценты, перевернуто соотношение большого и малого. В византийском рассказе мы имеем ограниченный контингент защищающихся жителей и хорошо укрепленный город. В саге большое представлено великаном – одним из наиболее распространенных в древнескандинавской устной традиции персонажем[258]
, воплощающим представление о силе противника, а малое – его жилищем, окруженным со всех сторон частоколом. Сюжет о захвате противника сходен в обоих источниках, однако существенным отличием рассказа саги является то, что событие, в действительности имевшее место, в устной передаче было трансформировано и переведено в область фантастического. Ничто не противоречит тому, что данный эпизод Похода Ингвара, подобно другим, связанным с описанием хитроумных военных приемов скандинавов, мог являться одним из сказаний, имевших хождение в устной дружинной традиции скандинавов.Повествуя о победе над великаном, автор Похода Ингвара
не просто включил данный эпизод в свое сочинение, но определенным образом видоизменил сюжет, введя в него детали, которые едва ли могли присутствовать в фольклорном сказании, имевшем хождение в воинской среде. Рассказывая о том моменте, когда люди увидели великана, автор добавляет: «…им подумалось (выделено мной. – Г. Г.), будто он дьявол. Они ужаснулись и стали просить Господа их помиловать». Чтобы отвести от себя беду, Ингвар решил воззвать к Богу и попросил одного из своих людей, который был хорошим священником, спеть гимн во славу Господа, а кроме того, «пообещали они поститься шесть дней, сопровождая пост молитвами». Видимо, молитва была услышана, и великан отошел от дома. Лишь после этого Ингвар придумал, что следует сделать с жилищем великана, чтобы обрушить его и обломками придавить его хозяина. Когда великан вернулся, у него к поясу было привязано много людей. Как рассказано в саге, люди Ингвара, продолжавшие наблюдать за великаном, увидели, что «он поел». Хотя автор не комментирует, чем ужинал великан, он определенно имеет в виду, что тот был людоедом (такую трансформацию в древнеисландской литературе образа великана, традиционно миролюбивого по отношению к людям[259], нужно, видимо, приписать знакомству автора саги со средневековыми энциклопедическими сочинениями, в которых упоминаются великаны-антропофаги). На этот раз заступничество свыше позволило Ингвару и его людям избежать встречи с дьяволом. В сюжете, как видно из текста, появляется новая эмоциональная линия, отсутствовавшая в рассказах о других победах Ингвара, – покровительство Господа отряду шведов-христиан.Еще одно из ряда сражений, описанных в Походе Ингвара
, – бой против «плавающих островов» (И‑8), на деле оказавшихся замаскированными судами разбойников-викингов, – вновь связано с реалиями византийской истории. Главную опасность для Ингвара и его людей в этом бою представляло «дьявольское» оружие, которым обладал противник, – медные трубы, извергавшие огонь и сжигавшие все вокруг себя, и корабли и людей. Это приспособление было соотнесено исследователями с так называемым «греческим огнем» (рис. 8), хорошо известным по сообщениям византийских и древнерусских памятников, который не раз использовался в качестве стратегического средства византийскими императорами в случаях, когда другие были исчерпаны[260]. Его описание в саге является единственным в древнескандинавской литературе снабженным подробностями рассказом об устройстве, извергавшем греческий огонь, и о последствиях его применения византийцами. Оно, без сомнения, окрашено эмоциональными впечатлениями очевидцев, которые могли принимать участие в одном из сражений, где это оружие было использовано, и их рассказы о виденном и пережитом сложились в предание об оружии, повергающем в ужас.
Рис. 8. «Греческий огонь». Миниатюра из Радзивиловской летописи