Сага об угре

Пытался он застрелить и бабушкиного кота. Тот тоже постарел и одряхлел, и папа повез его в лес, чтобы положить конец страданиям. Засунув в багажник дробовик и кота, он поехал на своей машине по узким гравийным дорожкам, пока не нашел подходящую полянку в лесу. Остановив машину, он вдруг заметил на краю поляны стайку куропаток. Нечасто удавалось подобраться к ним так близко — а заряженное ружье лежало в багажнике. Так что папа осторожно прокрался вокруг машины, одной рукой тихонько приоткрыл багажник и засунул туда другую, чтобы вытащить ружье, не выпуская наружу кота. Но в тот момент у кота — старого дряхлого кота — случился внезапный прилив энергии. Словно черная черточка, он выскользнул из узкой щели и мгновенно кинулся прочь, прямо на стайку куропаток. Кот бесследно исчез в кустах, вспугнутые куропатки улетели в другую сторону. А у машины остался стоять папа с ружьем в руке. Безответственный. Потерпевший неудачу. Этого кота он больше в глаза не видел.

Свои представления о людях и животных, о разнице между ними он, конечно же, вынес из детства. Для него это было нечто само собой разумеющееся, не нуждающееся в объяснениях. Для меня — далеко не столь однозначное.

Папа вырос на хуторе и еще в детстве помогал бороться с мышами и крысами в конюшне. Он ловил их голыми руками и убивал быстро и эффективно сильным ударом о стену. Он видел, как сворачивали шею курицам и топили котят. Видел, как дедушка резал свиней. Наблюдал, как свинью усыпляли, как перерезали горло и выпускали кровь. Научился поливать тушу кипятком, чтобы снять с нее толстую грубую щетину, и знал, как потом разрезать ее на части, превращая животное из живого существа в куски мяса.

Будучи взрослым, он продолжал помогать дедушке в этом деле и один раз взял меня с собой. Мне было тогда лет десять. Мы отправились туда рано утром, и, когда мы приехали к бабушке и дедушке, я успел разглядеть через открытые двери конюшни большое корыто с кипятком, стоящее внутри, ножи и щетки на полу, дедушку, который вывел свинью — большого и послушного хряка. Я был взбудоражен и немного напуган; вероятно, папа это заметил, потому что, когда пора было зайти внутрь и взяться за дело, он обернулся ко мне и произнес: «Нет, знаешь что, пойди-ка ты лучше к бабушке».

В его голосе звучали серьезные нотки, заставшие меня врасплох; я успел ощутить укол от унижения и разочарования. Но когда он вошел в конюшню и закрыл за собой дверь, оставив меня одного посреди двора, я испытал колоссальное облегчение.

Несколько дней спустя мы пошли ранним утром к реке вытаскивать удочки. Еще стояло лето, было жарко, а высокая трава высохла и тихонько шуршала. Большие толстые стрекозы мелькали над нашими головами, а река стекала по порогу необычно спокойно и лениво. Я стоял на склоне чуть в стороне от ивы, папа — в нескольких метрах от меня, и мы с ним увидели, что нейлоновая леска натянулась, словно струна. Положив на нее пальцы, я сразу ощутил, что она словно бы вибрирует; тогда я взял ее в руки и ощутил знакомое пульсирующее сопротивление.

— Там угорь, — громко сказал я.

Нам попался довольно большой угорь, с темно-коричневой спиной и блестящим светлым брюшком; я крепко держал его за головой и видел, как леска уходит внутрь крепко сжатой пасти. Он обвивался вокруг моей руки, как затягивающаяся веревка, до самого локтя, а когда он внезапно ослабил хватку и дернулся, его хвост хлестнул меня прямо по лицу. Густая слизь прилипла к моей щеке. Запах угря, давних времен и несоленого моря.

Неуклюжими пальцами я наконец открыл пасть угрю и увидел, что леска исчезает далеко в глотке. Крючок сидел глубоко — даже петли не было видно. Некоторое время я возился с леской, тянул ее, пытаясь забраться пальцами в пасть угрю, чтобы схватить крючок, но тут послышался мягкий и мокрый звук, и из пасти угря полилась кровь.

— Он проглотил крючок, — сказал я. — Можешь с ним разобраться?

Папа наклонился вперед и посмотрел на угря.

— Дружочек мой, — сказал он, — ты так глубоко его заглотил? Зачем же ты это сделал?

Потом он выпрямился и снова взглянул на меня.

— Нет, разберись с ним сам. Ты справишься.

Жизнь под водой

Какие бы противоречивые чувства ни вызывал угорь при ближнем контакте, в своей природной среде он производит вполне умиротворяющее впечатление. Он ничего из себя не изображает. Не устраивает драматических сцен. Он питается тем, что ему предлагается. Таится на дне, не требуя ни внимания, ни похвалы.

Угорь совсем не похож, например, на лосося, который сияет и мерцает чешуей, совершая свои головокружительные прыжки в воздухе. Лосось, как мне кажется, рыба эгоцентричная и тщеславная. Угорь куда скромнее. Он не выпячивает себя, не создает шума.

Если присмотреться поближе, угорь — прямая противоположность лососю. И угорь, и лосось — мигрирующие рыбы, оба живут как в соленой, так и в пресной воде, оба проходят несколько метаморфоз, однако их жизненные циклы отличаются по самым главным показателям.