Сага об угре

В XVII веке Рене Декарт считал, что всех существ помимо человека следует воспринимать как «автоматы». Животные наделены телами, и их действия — не более чем механические реакции. Человек же, напротив, наделен тем, чего нет у животных, — душой. От души исходит мышление, которое само по себе является доказательством сознания. Стало быть, у человека есть сознание, поскольку у него есть душа. У животных нет души и, следовательно, нет сознания.

Благодаря душе человек приподнимался над животными, но также над течением времени и изменчивостью. Представление о душе тогда, как и в наши дни, связывали с тем, что каждый человек — индивид. Слово «индивид» означает то, что нельзя разделить, — единицу, которая остается неизменной даже тогда, когда меняется все вокруг. А поскольку человеческое тело неизбежно подвержено изменениям, как и внешние обстоятельства человеческой жизни, то должно существовать нечто иное, более устойчивое, делающее нас индивидами. Это нечто долгое время именовали душой.

Эта разница между животными и людьми, конечно же, никогда не была однозначной. Когда в 1758 году Карл Линней выпустил десятое издание постоянно дорабатываемого труда Systema Naturae (то самое издание, которое принято считать наиболее значимым, отправной точкой в создании зоологической номенклатуры), в нем содержалось несколько сенсационных изменений по сравнению с предыдущими изданиями. Помимо прочего Линней переместил китов из рыб в млекопитающие, а летучих мышей — из птиц в млекопитающие. Но главное — именно в этом издании он на время отказался от границы между человеком и животным, поместив орангутанга в тот же род — Homo, — что и человека. Это означало, что орангутанг, по мнению Линнея, являлся человеком. А мы, представители вида Homo sapiens, оказались не единственными в своем роде, то есть не так одиноки, как мы думали.

Это была научная ошибка, довольно быстро исправленная, однако она успела вызвать интересные вопросы. Если орангутанг человек, означает ли это, что у него есть душа? Осознает ли он собственное существование? И что в таком случае отличает человека и орангутанга от гориллы и шимпанзе? И если эта граница стерта, то что отличает человека от летучей мыши или угря?

Через некоторое время появился Чарльз Дарвин и отобрал у нас вечную душу раз и навсегда. Эволюционная теория не допускает идеи о неизменной душе, поскольку она говорит, что всякая жизнь и все ее части подвержены изменениям. Человек стал животным среди прочих. А затем, по мере успехов современных научных исследований, представители животного мира двигались в противоположном направлении, все больше становясь похожими на нас. Им приписывают если не душу, то по крайней мере сознание. Сегодня нам известно, что у животных бывают куда более сложные состояния сознания, чем это считалось ранее. Исследования показывают, что множество животных, в том числе рыбы, могут испытывать боль. Целый ряд фактов указывает и на то, что многие животные способны испытывать страх, который сродни человеческому переживанию страха, а также горе, материнские чувства, стыд, сожаление, благодарность и даже то, что мы могли бы назвать словом «любовь».

Кроме того, существуют животные, например приматы и врановые, которые способны решать продвинутые умственные задачи, обучаться средствам коммуникации как с родственниками по виду, так и с другими животными, могут представлять себе будущее, например отказаться от вознаграждения сейчас ради большего вознаграждения позднее. Все те критерии, которые мы за века истории выработали, чтобы отличать человека от животного: сознание, личность, использование орудий, восприятие будущего, абстрактное мышление, решение проблем, язык, игра, культура, способность испытывать горе или тоску, страх или любовь, — все эти критерии каждый по отдельности оказались по крайней мере спорными, часто — недостаточными, порой — совершенно ошибочными. Граница на самом деле в каком-то смысле стерта. Ворона, стоящая перед зеркалом, понимает, что видит в нем себя, — а это означает, что она осознает свое существование. Она знает, что она существует, — и неважно, знает ли она, кто она такая.

Так что угорь наделен сознанием — по крайней мере, какой-то формой сознания. Но осознает ли он свое существование? И что он чувствует? Какие чувства испытывает во время всех своих метаморфоз, ожидания и путешествия? Знакома ли ему скука? Нетерпение? Одиночество? Что ощущает угорь, когда приходит его последняя осень, когда тело меняется, становясь сильным и серебристым, а нечто необъяснимое влечет его в Атлантический океан? Тоску? Чувство незаконченности? Страх смерти? Каково это — быть угрем?

Рейчел Карсон очеловечила угря, чтобы мы лучше его поняли, чтобы мы, представляя себе ощущения угря, смогли понять его поведение. Но означает ли это, что мы понимаем, что испытывает сам угорь?