Сага об угре

В последние десятилетия этот вопрос становится все более центральным. Философ Томас Нагель в 1974 году написал знаменитую статью о философии сознания, дав ей заголовок «Каково быть летучей мышью?», а его ответ на этот вопрос краток и предельно ясен: этого мы знать не можем.

Нагель считал, что всем животным свойственно сознание. Сознание — это в первую очередь состояние. Это субъективное переживание мира, рассказ органов чувств о том, что нас окружает. Однако человек не может постигнуть, что такое быть летучей мышью, или угрем, или гипотетическим существом из космоса. Наш опыт жизни именно в качестве человека ставит пределы нашей способности вжиться в иное сознание.

Вероятно, летучая мышь находится совсем в другом состоянии сознания, чем человек. Мир она воспринимает в первую очередь через эхо. Нам это известно прежде всего благодаря итальянскому ученому Ладзаро Спалланцани, который, помимо того что был тезкой мистического профессора в новелле Э. Т. А. Гофмана «Песочный человек», бесплодно искал истину о размножении угря. В начале девяностых годов XVIII века Спалланцани провел серию новаторских экспериментов с летучими мышами, в результате которых, помимо прочего, констатировал, что они могут свободно летать, не сталкиваясь с препятствиями, в совершенно темной комнате. Кроме того, он изловил большое количество летучих мышей, удалил им глаза и снова выпустил на свободу. Когда ему удалось поймать нескольких слепых летучих мышей и вскрыть их, он обнаружил у них в желудке массу только что пойманных насекомых. Стало быть, летучие мыши могли охотиться и ориентироваться, вообще не используя зрение. Следовательно, констатировал Спалланцани, они используют слух.

Значит, когда летучая мышь летит в ночи над рекой, она ничего не видит, однако посылает быстрые высокочастотные звуки, отражающиеся от предметов и существ. Эхо этих звуков перерабатывается и интерпретируется летучей мышью, которая создает таким образом весьма детальную картину мира. Благодаря этой своей способности летучая мышь может молниеносно перемещаться в полной темноте среди веток дерева, не задевая их. Кроме того, она может отличать один вид ночных бабочек от другого по тому, как звук отражается от их крыльев. Все, с чем сталкивается летучая мышь, имеет свой узор из отраженного звука, и за счет этого она ощущает свое окружение. Ее картина мира — постоянный поток отраженных звуков, из этого и складывается восприятие мира летучей мышью.

Человек находится в совершенно ином состоянии сознания, и, когда мы пытаемся понять, каково это — быть летучей мышью, именно наше сознание, по мнению Нагеля, ограничивает нас.

Недостаточно пытаться представить себе, каково это — иметь крылья и плохое зрение, каково летать ночью над рекой, ловя ртом насекомых, или посылать звуковые сигналы и ловить эхо. «Как бы далеко я ни продвинулся в своих представлениях (а продвинусь я не очень далеко), — писал Нагель, — все это говорит мне лишь о том, как я чувствовал бы себя, если бы вел себя как летучая мышь. Но вопрос не в этом. Мне хочется понять, каково летучей мыши быть летучей мышью. А когда я пытаюсь себе это представить, меня ограничивают мои органы чувств».

Нагель считает, что проблема не ограничивается взаимоотношениями между человеком и животными. Как, например, слышащий человек может понять представления о мире глухого от рождения? Как зрячий может объяснить картинку человеку, который всегда был слепым?

Нагель стремился опровергнуть то, что принято называть редукционизмом, — то есть представление, что сложные понятия можно объяснить и осознать через простые. К примеру, что мы могли бы понять психическое состояние другого существа, изучая и описывая физические и химические процессы, происходящие в его мозгу. Редукционизм пытается объяснить большое через малое, исходя из того, что целостное состоит из более дробных частей, каждая из которых сама по себе может быть объяснена и понята, в результате чего целое также может стать понятным.

Однако Нагель утверждал, что этого недостаточно. Когда речь идет о сознании, нужно признать: существуют состояния сознания, неизвестные нам, которые так и останутся непознанными, даже если человек как вид будет существовать вечно. Некоторые вещи мы никогда не поймем — ни о летучей мыши, ни об угре. Мы можем выяснить, откуда они берутся, как движутся и ориентируются, мы можем узнать их почти как людей, но мы никогда не сможем в полной мере понять, каково это — быть ими.

Это логичный подход к миру — и, судя по всему, вполне корректный. И все же хочется верить, что Рейчел Карсон достигла своеобразного понимания, которое на самом деле невозможно. Не через редукционизм, не через эмпирический опыт, не через традиционные научные попытки разглядеть истину в окуляр микроскопа, а через уникальное свойство, которым, похоже, обладает лишь человек, — фантазию.

А теперь сказка. Жил-был мальчик, который поймал угря. Мальчика звали Самуэль Нильссон, и было ему восемь лет. На дворе стоял 1859 год.