Ощущает ли такое существо течение времени, или же время для него — состояние? Может быть, у него просто-напросто свой отсчет времени, отличный от нашего? Океанский отсчет?
Рейчел Карсон утверждала, что в океане, на самой глубине, где угорь размножается и умирает, время течет по-другому. Там время в каком-то смысле уже сыграло свою роль и больше не имеет значения для ощущения реальности. Там нет тех мерок, которыми мы обычно измеряем время. Там нет смены дня и ночи, нет времен года и все происходит в своем ритме. В своей книге «Под морским ветром» она писала о пропасти под Саргассовым морем, где «изменения происходят медленно, где годы проходят бессмысленно, где времена года не имеют значения». А в книге «Море вокруг нас» она писала о том, что такое плыть в открытом океане в звездную ночь, смотреть на далекий горизонт и понимать, что время и пространство безграничны: «Как никогда на суше, здесь понимаешь, насколько это верно, насколько наш мир — это мир воды, планета, на которой доминирует покрытие из Мирового океана, из которого континенты высовываются на более краткое или более долгое время, чтобы потом снова исчезнуть».
Самые древние существа, известные человеку, рождены в море. Двустворчатому моллюску Мину, так называемому исландскому моллюску, выловленному у берегов Исландии в 2006 году, оказалось не менее пятисот семи лет. Ученые рассчитали, что он родился в 1499 году, через несколько лет после того, как Колумб открыл Америку, в те времена, когда в Китае правила династия Мин. Кто знает, сколько бы еще прожил моллюск, если бы ученые в своем желании узнать его возраст случайно не прикончили его? В Тихом океане, к востоку от Китая, обитают шестилучевые, или стеклянные, губки, которые, как выяснилось, могут жить более тысячи ста лет. На океанском дне, где вращение Земли и восходы-закаты солнца не могут повлиять на течение жизни, старение подчиняется другим законам. Если и существует нечто вечное или почти вечное, то искать его надо в океане.
Нет, угорь не бессмертен — но почти бессмертен, и если уж мы позволяем себе немного его очеловечивать, то следует задуматься над тем, как он выдерживает все это ожидание. Большинство людей сказали бы, что это самое трудное испытание. Отсутствие событий и ожидание тяжелее всего переносить: время течет особенно медленно, когда нам скучно. Мы содрогаемся при мысли о том, чтобы провести сто пятьдесят лет в темном колодце, в одиночестве, практически без всяких впечатлений. Когда время не разбавлено событиями или переживаниями, оно становится монстром, почти невыносимым мучением.
Сто пятьдесят лет в одиночестве и темноте я представляю как одну бесконечную ночь, проведенную в бессоннице. Из тех бессонных ночей, когда физически ощущаешь каждую секунду — как она медленно и обстоятельно ложится на предыдущую, словно бесконечная мозаика. Пытаюсь представить себе нетерпение в такую ночь, когда настолько остро ощущаешь время и вместе с тем никак не можешь на него повлиять.
Судя по всему, угорь воспринимает все это совсем по-другому. Животное не страдает от скуки так, как человек. У него нет конкретного представления о времени — секундах, складывающихся в минуты, которые сливаются в годы и из которых состоит вся жизнь. Вероятно, угря не охватывает нетерпение от того, что ничего не происходит.
Однако существует нетерпение иного рода, которое появляется, когда что-то осталось незавершенным. Нетерпение, когда нам мешают сделать то, что мы намерены сделать.
Такие мысли приходят мне в голову, когда я думаю об угре из Брантевика. Хоть он и дожил до ста пятидесяти пяти лет, хотя ему и удавалось так долго откладывать смерть, времени все равно не хватило, чтобы совершить свое предначертанное путешествие и обрести смысл своего существования. Он перешел все границы, пережил всех вокруг, растянув это долгое и безнадежное существование — от зарождения до угасания — на полтора века. Однако до Саргассова моря он так никогда и не добрался. Обстоятельства заставили его остаться в вечном ожидании своего часа.
Из всего этого мы можем сделать вывод, что время — ненадежный компаньон, и, как бы медленно ни текли секунды, жизнь проносится мгновенно: ты рождаешься и несешь в себе свое наследие, делаешь все возможное, чтобы освободиться от предначертанного, и, вероятно, тебе это даже удается, но в какой-то момент ты обнаруживаешь, что придется проделать весь путь туда, откуда ты появился, а если не успеешь, то нечто важное так и останется незавершенным, — и вот ты стоишь, пораженный этим внезапным озарением, и чувствуешь себя так, словно прожил всю жизнь в темном колодце, так и не поняв, кто ты на самом деле, — и в один прекрасный день выяснится, что уже поздно.
Как ставить вентерь