Сага об угре

Только год спустя, в декабре 2018 года, Евросоюз принял решение о приостановке ловли угря во всем союзе, включая Средиземное море и атлантическое побережье. Однако приостановка охватывает всего три месяца в году и к тому же не включает в себя стеклянного угря.

Так что угорь продолжает вымирать, пока решения о том, что надлежит сделать, чтобы этому воспрепятствовать, откладываются на потом. Пока мы не узнаем больше. Или пока не возникнет ситуация, когда узнавать будет уже нечего.

Можно ли представить себе мир без угря? Можно ли мысленно убрать из него существо, которому не менее сорока миллионов лет, которое пережило ледниковый период и дрейф континентов, которое, когда человек нашел свое место на Земле, уже ждало нас много тысяч тысячелетий, с которым связано столько традиций, праздников, мифов и рассказов?

Так и хочется возразить: нет, мир наших представлений устроен не так. То, что существует, — то есть, а то, чего нет, всегда немного немыслимо. Представить себе мир без угря — это как представить себе мир без гор или морей, без воздуха или земли, без летучих мышей или ивовых деревьев.

Однако всякая жизнь изменчива, и все мы однажды изменимся, и когда-то кому-то трудно было представить себе мир без дронта или морской коровы. Как я когда-то не мог представить себе мир без бабушки или без папы.

Но теперь их тем не менее нет. А мир продолжает существовать.

В Саргассовом море

Не помню, когда мы в последний раз ходили ловить угря, но наши походы на рыбалку становились со временем все более редкими. Не потому, что угорь утратил свою загадочность, — скорее потому, что появилось много всего другого. Наш маленький замкнутый мирок у реки не мог конкурировать со всеми другими мирами, которые открывались моим глазам. Разумеется, такое развитие событий было вполне ожидаемым. Мы вырастаем, становимся другими, отрываемся от родителей, уходим из дома, меняемся, перестаем ловить угря. Во время всех этих символических метаморфоз, которые нам приходится пройти, что-то неизбежно теряется.

В подростковые годы я иногда ездил на реку с друзьями. Папа оставался дома. Мы брали с собой пиво и пневматический пистолет, а когда нам доводилось выловить угря, мы пытались убить его выстрелом в голову. Мы стреляли по очереди, промахивались и стреляли снова. Потом я приносил угрей домой и отдавал папе, который приходил в ярость, когда чуть не ломал себе зубы о пули. Мне кажется, он считал наше поведение возмутительным — по отношению к нему самому, но в первую очередь по отношению к угрю.

Иногда папа ездил на рыбалку один, но и это случалось все реже. Я окончил школу и пошел работать. Все выходные проводил вне дома. Мы отдалились друг от друга — не по причине конфликта или отчуждения, а просто потому, что все само по себе изменилось. То течение, которое когда-то принесло папу на совершенно новое место, теперь унесло меня прочь от него. Когда мне было двадцать, я уехал из дома и попал туда, где это течение прекращалось, — в университет.

Если угорь объединял нас, то в университете все было по-другому: здесь главенствовало как раз то, что не являлось для нас общим. Чужое место, очень непохожее на все то, к чему я привык. Место, где воспоминания были заключены в огромных зданиях, а люди рассуждали об абстрактных вещах на языке, которого я не понимал, где никто, казалось, не работал, а все были заняты самореализацией. Все это захватило меня, несмотря на некоторое внутреннее сопротивление. Переполненный новой обстановкой и новой культурой, я научился воспроизводить все экзотические социальные коды. Учебники я всегда носил с собой, словно это было мое удостоверение личности, а когда кто-нибудь спрашивал, откуда я, научился отвечать кратко и уклончиво. Наверное, я опасался, что запах асфальта выдаст во мне чужака в университетских коридорах.

Но каждое лето я приезжал домой, и мы ездили на реку ловить угря. К этому моменту мы уже отказались от вентеря и перешли на более современные удочки для донной ловли. У нас были обычные удилища с оснасткой, состоящей из большого простого крючка и тяжелого грузика. Наживив на крючок дождевого червя, мы опускали его на самое дно. Папа изготовил из стальных труб держатели для удочек, которые мы закапывали в землю, так что удилища торчали в ночном небе, словно мачты. Мы брали с собой шезлонги, а на кончики удилищ прицепляли маленькие колокольчики, которые начинали звенеть, когда клюет. А потом мы сидели в шезлонгах до поздней ночи, слушая монотонное бормотание порога, наблюдая, как тень от ивы становится все чернее и как летучие мыши ловко огибают наши удочки, проносясь мимо. Мы пили кофе и беседовали об угрях, которых поймали, и об угрях, которых упустили, — почти ни о чем другом. Эта тема мне никогда не надоедала.