Саймон Холодное Сердце (Испытание любовью) (др. перевод)

– Такой же знатный человек, как вы, сэр!

– О Матерь Божья! И как тебя зовут?

– Саймон, милорд.

– Это имя. А дальше как?

Саймон – не без видимой досады – пожал плечами.

– Сам себя я называю Бьювэллет, сэр.

Полные губы милорда скривились.

– У тебя должно быть кольцо, – крикнул он. – Как твое настоящее имя, любезный?

– У меня их несколько…

– Стоп! Имя твоего отца!

Саймон ответил не сразу. Молча пожал плечами, поднял взгляд на Фалка и только потом сказал:

– Джеффри Мэлвэллет.

– Пресвятая Дева! Как же я не узнал это лицо! Значит, ты побочный сын Мэлвэллета?

– Так говорила мне моя мать, милорд.

– Кто она? Она жива?

– Она умерла четыре года тому назад, сэр. Ее звали Джеан, она служила в доме у Мэлвэллета. Но теперь это уже неважно.

– Так-так, – чуть склонив голову набок, смерил его взглядом Фалк. – Но какие у тебя доказательства?

– Кольцо, милорд. Небольшое такое.

– Покажи.

Саймон поднял руки к шее и снял со своей груди ленту, на которой висело золотое кольцо. Монтлис долго и внимательно разглядывал его.

– Как оно досталось твоей матери?

– Я никогда об этом не спрашивал, милорд. Мне все равно, чей я сын – Мэлвэллета или кого-то другого. Я тот, кем сам предпочитаю быть.

– Интересная философия! – Тут Монтлис вспомнил о своем собственном сыне, все еще стоявшем на коленях, и дал ему знак встать с колен и приблизиться.

– Что думаешь ты об этом, Алан? Перед нами еще один из своры Мэлвэллетов.

Алана это ничуть не огорчило.

– Мэлвэллет нам не друг, сэр, но мне этот мальчик нравится, – ответил он, небрежно облокотясь о стол.

– Он смел. Скажи мне, малец, где ты жил после смерти твоей матери?

– У меня, сэр, был общий дом с ее братом, резчиком по дереву.

– Так, а потом?

– Мне там надоело, и я пришел сюда, милорд.

– А почему не к отцу, маленький удалец?

Саймон снова передернул плечами.

– Его я уже видел, милорд.

Монтлис прыснул от смеху.

– И тебе не понравилось, как он выглядит?

– Совсем неплохо, сэр, но вас я тоже видел и о вас обоих я много слышал и знал.

– О, Святое Распятие! Выходит, я тоже тебе по нраву пришелся?

– Люди называют вас Львом, милорд, и говорят, что поступить к вам на службу и служить вам труднее, чем Мэлвэллету.

Фалк надул щеки.

– Да, это так. Ты предпочитаешь дела потрудней, не так ли, малыш?

– Они большего стоят, – подумав, ответил Саймон.

Фалк окинул его одобрительным взглядом.

– Ты, кажется, не такой, как другие мальчики. И не поленился же ты придти в мой замок. Может, уйдешь теперь?

– Я не затем пришел.

– Со мной поладить нелегко, – предостерег его Монтлис.

– Я не искал такого господина, с кем легко поладить.

– Ты думаешь заслужить у меня посвящение в рыцари?

Саймон вспыхнул.

– То, чего я добьюсь, должно быть заслужено мною самим, сэр. Я не ищу покровительства.

– За это ты мне нравишься еще больше. Будешь пажем у моего сына, пока я не найду тебе подходящего дела, да такого, чтоб досадить Мэлвэллету, смотри у меня! Надеюсь, ты доволен?

Саймон преклонил колени.

– Да, милорд. Я буду служить вам верно и хорошо, чтобы благодарность не стала для меня слишком тяжелым грузом.

Монтлис от восхищения хлопнул Саймона по плечу.

– Мудро сказано, мой славный птенец! А теперь иди. И ты, Алан, ступай с ним и вели переодеть его и накормить.

И началась служба Саймона у Фалка Монтлиса…

Глава IIВозмужание

Из пажей Алана он стал пажем самого милорда Фалка, и его одеяние украшали теперь красный и золотистый цвета из герба Монтлиса. Он был чудо как хорош в короткой красной накидке, отделанной золотом и схваченной в талии кожаным поясом. Золотистые чулки, красные башмаки и красный берет, лихо сдвинутый набекрень – таков был наряд Саймона. На нем лежали многочисленные и сложные обязанности, и милорд Фалк ни в чем не делал ему ни малейших поблажек. Спать Саймону приходилось на жестком соломенном тюфяке у порога опочивальни Фалка, да еще рано вставать, а ложиться поздно. Он прислуживал милорду и его супруге за обедом, и каждое утро в десять часов Саймон занимал свое место на возвышении возле кресла милорда и неподвижно выстаивал все то время, пока милорд с гостями трапезничал, или отлучался, но только затем, чтобы выполнять поручения Фалка. Обязан он был выполнять поручения графини и Алана, и целыми днями, бывало, просто разрывался на части, носясь как угорелый, – только бы всюду поспеть.

Шло время, Саймон вырос, еще больше раздался в плечах и окреп так, что немногим удавалось одолеть его в борьбе, дальше и точнее послать в цель стрелу, чем это делал он. И мало кто мог выдержать его удар, устояв на ногах. Однако он совсем не был забиякой и имел нрав скорее даже добродушный. И все же порой, если кто-то пробуждал в нем вспышку холодной ярости, Саймон становился неукротим. В глазах его в такие минуты загорался огонь, заставлявший трепетать даже самых заносчивых и наглых недругов, просивших прошения и пощады, не дожидаясь, пока железные руки Саймона хотя бы коснутся их.