Саймон Холодное Сердце (Испытание любовью) (др. перевод)

– Ты так думаешь? – живо возразил Алан. – Я знаю, что он очень благоволит к тебе. Скоро, он наверное, посвятит тебя в рыцари.

– Я ничем этого не заслужил.

– Неважно. Он хочет этого, я полагаю. И еще он очень всерьез хочет выдать за тебя одну из моих сестер, если ты сам этого захочешь.

– Я на это не соглашусь. В моей жизни нет места женщине, и в моем сердце тоже.

– Но почему? Что за жизнь будет у тебя? – удивился Алан.

Глаза Саймона зажглись холодным светом и стали жесткими.

– Моя жизнь будет такой, какой я сам захочу ее сделать, – убежденно сказал он.

– И какой же?

– Когда-нибудь я скажу тебе об этом, – ответил Саймон почти весело. Потом собрал свои стрелы и удалился своим характерным тяжелым, но неслышным шагом. Алану в его поступи чудилось что-то звериное.

Фалк и вправду уделял Саймону больше внимания и заботы, чем своему собственному сыну. У Алана не было души льва, и с годами между ним и его отцом возникло отчуждение. Широким, необузданная натура Фалка, его размашистые и грубые манеры, все эти его судебные тяжбы утомляли Алана и вызывали в нем неприязнь, и точно так же утонченный вкус и изнеженность Алана служили мишенью насмешек Фалка и рождали в нем чувство сожаления. Фалк поставил Саймона на место своего сына и куда бы ни направлялся – брал Саймона с собой. Отнюдь не оберегая его от трудов и лишений, Фалк с восхищением наблюдал, как стойко переносит их его сквайр. Вот так постепенно, шаг за шагом росло между ними обоими взаимопонимание и усиливалась их взаимная привязанность, о чем они никогда не заводили речи, однако в этом-то и заключалась суть их взаимного уважения и согласия. Фалк не выносил ни рабской любви и покорности, ни слезливого восхищения своей персоной. Ни то, ни другое не было присуще Саймону. Прямой путь к сердцу Фалка прокладывали сила и бесстрашие. Саймон обладал и тем и другим. Случались между ними и раздоры, и тогда никто из них не уступал другому. Фалк бушевал, словно раненый буйвол, а Саймон стоял на своем, как утес, чего бы это ему ни стоило. В такие минуты отчужденный взгляд Саймона сверкал сдержанным, холодным гневом, непреклонную решимость выражали его плотно сомкнутые губы, а брови сходились и одну прямую линию над ястребиным носом.

– «Что имею, тем владею»! – громогласно заявил как-то Саймону Фалк, указывая на девиз своего герба.

– Я ничего не имею, однако владею! – отчеканил в ответ Саймон.

Глаза Фалка налились кровью.

– Раны Господни! – взревел он. – Ты мне бросаешь вызов, щенок дворняжки? Кнут по тебе плачет и темница!

– И я еще буду владеть, – ответил Саймон, скрестив руки на своей широкой груди.

– Умереть мне на этом месте, я приручу тебя, дикая кошка! – вскричал Фалк и замахнулся на Саймона сжатым для удара кулаком. Но гнев уже улетучился из его глаз, сменившись широкой ухмылкой, за которой последовал громовый хохот.

– Не имею, но еще буду владеть, – повторял он с наслаждением, – хо-хо! Не имею, но буду… ох-хо-хо!

Не переставая хохотать, Фалк хлопнул Саймона по плечу. Будь на месте Саймона какой-нибудь юнец не столь крепкого сложения, едва ли бы он удержался от такого бурного проявления дружеских чувств. Это было отпущение грехов, если даже не что-то еще более милостивое.

– Ладно, малый. Только делай то, что я тебе велю!

Столь милостивое позволение так же мало тронуло Саймона, как и предшествующая вспышка Фалка. Саймон упрямо тряхнул светлыми волосами:

– Нет, я пойду своей дорогой.

Гневные огоньки вернулись в глаза Фалка.

– И ты осмелишься не повиноваться мне?! – рявкнул он, сжимая своей гигантской ручищей плечо Саймона. – Да я могу переломить тебя, как тростинку!

Саймон спокойно выдержал острый, как клинок, взгляд Фалка.

– Я осмелюсь на все, – сказал он.

Рука Фалка на плече Саймона сжималась сильнее и сильнее, боль ручейками пробегала от плеча через грудную клетку. Саймон заставил себя не вздрагивать от этой боли и не морщиться.

И не отводить глаз под взглядом Фалка. Хватка на плече медленно ослабевала.

– Да, ты осмелишься, – сказал Фалк. – Так бы и переломил тебя о свое колено!

– Ломайте, – ответил Саймон, – но я все-таки буду владеть.

Фалк расхохотался и убрал руку с плеча Саймона.

– Иди, иди своей дорогой, щенок, раз уж твоя горячая голова мешает тебе слушаться меня.

Саймон хмуро взглянул на Фалка:

– Этого я, наверное, не сумею, – сказал он, – Не уверен.

Фалк опять расхохотался. Саймон положительно нравился ему.

Когда Саймону исполнилось семнадцать лет, он и по своей стати, и по способности к здравому размышлению был почти уже взрослым мужчиной. Тверже и определеннее стали черты его лица, еще более суровыми – надбровные дуги над глубоко сидящими сине-зелеными глазами, а губы утратили юношеские очертания вместе с прежней мягкостью. Он редко улыбался и никогда не разражался хохотом, как это было свойственно милорду Фалку. Смех Саймона был недолог и звучал сухо, слегка язвительно и быстро стихал, а улыбался он еще мрачнее, чем хмурил брови, если бывал сердит. Когда же бывал весел, его улыбка становилась лучезарной и по-мальчишески озорной.