Саймон Холодное Сердце (Испытание любовью) (др. перевод)

– Да, это уж точно, – поддакнул Короткая Нога. – В самом деле погребальный звон, в котором заносчивости и высокомерия выше крыши.

Джеймс Короткая Нога поднял свою кружку, пытаясь утопить тревогу и беспокойство в спасительном хересе.

Управляющий закинул ногу на ногу и расстегнул короткий камзол, чтобы легче дышалось.

– Вот именно – заносчивость и высокомерие! Что делает он, спрашиваю я! До каких пор он будет мучить нас? Надо же – он вызывает меня к себе в кабинет! Меня! Как будто я мальчик для мытья посуды, а не управляющий «Красивого Пастбища»! Он посылает лакея, чтобы тот привел меня к нему. Меня! Сегодня я спрашиваю себя, зачем я был так глуп, что пошел к нему? Вы можете мне сказать? Уж не затем ли, что я учтивый, вежливый и миролюбивый человек? Что еще могло…

– Я слышал, что вы пошли к нему потому, что он послал за вами своего сквайра еще раз с приказом сообщить вам кое-что, когда вы не поспешили к нему на первый вызов, – сказал сухо Бернард. – И еще я слышал, что переданное вам сообщение явилось незамедлительно и звучало очень деликатно. «Скажи управляющему Хуберту, что он меня не знает, зато я знаю его». Тогда-то вы и пошли.

Оплывшее лицо мистера Хуберта стало багровым. Прежде чем он сумел ответить секретарю, ему пришлось прибегнуть к помощи хереса. Затем, утерев свои отвислые губы тыльной стороной ладони, он заговорил голосом, сдавленным от злости, душившей его, и от хереса, которым он поперхнулся.

– Вы верите сплетням, которые разносит прислуга, мистер секретарь! Да, это правда, что он передал мне свое грубое, неучтивое приказание, но мог ли он запугать меня? Я же решил понизить ему, насколько я учтив, ибо я подумал: а подобает ли такому хлыщу и выскочке топать по замку, в котором я хозяин, с тех пор как Барминстера нет в живых? Да, я пошел к нему, принуждаемый к этому вежливостью и учтивостью, и что же узрел, пойдя в зал? Ничто иное, как неотесанную глыбу с какими-то дикими льняными патлами на голове, до отказа набитой высокомерием и злобным деспотизмом. Безусый юнец, однако брови у него большущие и так нависают над злыми глазами, что почти совсем скрывают их, а нос похож на клюв ястреба.

– Челюсть, как у мастифа, торс, как у великана, глаза что два кинжала, а улыбка подобна оскалу тигра, – пробормотал Бернард слегка насмешливо.

– Да, весь он таков! – подхватил мистер Хуберт. – Чумы на него нет! И что же я делаю, подойдя к нему? Я кланяюсь, как и подобает воспитанному человеку, и всем своим видом даю ему понять, что плевать мне на его неприветливость.

– Говорят, вы поклонились так низко, что ваша голова чуть не стукнулась о колени, – сказал Бернард.

– Говорят! Надо же! А вы слушаете! Еще немного – и вы, чего доброго – услышите, что я поцеловал ему ноги! – брызгая слюной, расходился мистер Хуберт. – Не ищите правды в болтовне посудомоек, мистер секретарь! Да, я поклонился ему, приветствуя его в изысканных выражениях и обратился к нему с вопросами, ибо это мое право – знать о его делах.

– Ну да! Ты, стало быть, все говорил и говорил, а он в это время стоял там и молчал, как статуя короля Ричарда Львиное Сердце в Сальпетресе, да так и не сказал ни слова, кажись, даже и не дышал, – внезапно затараторил Короткая Нога. – Одной рукой он, конечно, подбоченился, а другая покоилась на рукоятке меча. И он ни разу не прервал тебя и не вышел из терпения, однако смотрел на тебя так грозно, что даже я не испугался бы!

– Заткнись! – рявкнул мистер Хуберт. – Хотя что верно – то верно: он так груб и неучтив, что не ответил на мое приветствие и делал вид, что не слышит меня. Тем не менее я остался невозмутим, видя, что он глух и нем. И что же делает он? Он устремляет на меня вдруг такой взгляд, от которого, думает он…

– Кровь застыла в ваших жилах, – сочувственно вставил Бернард.

– Да, от возмущения, мистер Бернард. Клянусь жизнью, я побледнел и задрожал, так разозлила меня дерзость этого дылды! Слова застревали у меня в горле, столь велика была моя ярость!

– Тем не менее ты остался вежлив, – горячо поддержал Хуберта Джеймс. – Ты любезно сказал ему: «Милорд, чем могу быть вам поле…»

– Я сам отлично знаю, что я сказал ему, без твоих дурацких подсказок, – оборвал Хуберт своего бестактного приятеля. – Я говорил с ним любезным тоном, ибо прилично ли человеку в моем высоком положении вступать в перебранку с грубияном и самодуром? «Милорд, чем я могу быть вам полезен?» – попросил я. И тут с наглостью, от которой у меня перехватило дыхание, он заявляет: «Я хозяин этого имения» – и вручает мне свиток пергамента. А там черным по белому написано, что король дарует «Красивое Пастбище» сэру Саймону Бьювэллету, который становится отныне бароном, и теперь это имение будет называться его именем. Черт побери, одна мысль об этом душит меня.