Сайонара

Я хотела, чтобы речь моя звучала беззаботно и Мама-сан не почувствовала в моих словах горечи. Я не любила говорить о матери. Когда я рассказывала, что в мои школьные годы она уехала в Испанию, люди решали, что она бросила меня или что-то в этом роде. Мать приглашала меня к себе, но мне не хотелось ехать. Ее никогда не радовало собственное материнство. Когда я была ребенком, мать рассказывала мне о семи пинтах крови, которые потеряла при моем рождении, словно этих семи пинт было вполне достаточно, чтобы она сочла свой материнский долг исполненным. Иногда, когда я плохо себя вела, мать увеличивала количество пинт до восьми и даже девяти. Как-то раз мы разговаривали по телефону, а теперь я даже не знала ее номера. Я просто посылала ей открытки на дни рождения и Рождество, надеясь, что за это время она не сменила адрес.

– Юдзи тоже вырос без отца.

– Он рассказывал.

Дым поднимался к потолку. У меня остался еще добрый дюйм, но ощущение новизны ушло. Я затушила сигарету о пепельницу. От воды кожа на пальцах сморщилась.

– Я слышала, в Англии много матерей-одиночек, – сказала Мама-сан.

– Да, многие пары разводятся.

– Здесь, если воспитываешь ребенка одна, всем кажется, что с тобой что-то не так. А если мать-одиночка, не дай бог, работает в хостесс-баре, да к ней сразу начнут относиться, как к прокаженной. И хуже всех другие матери. Я была вынуждена отдать Юдзи в школу на другом конце города, чтобы его не травили из-за моей работы.

– Елена рассказывала мне, как это тяжело. И чем им не угодили хостессы?

– А как ты думаешь, где пропадают их мужья каждую ночь? Они не заставили бы меня отказаться от работы, но вполне могли натравить своих детей на моего сына. Они всегда считали меня ниже себя, и не важно, что я следила за Юдзи, может быть, даже лучше, чем следят за ребенком в полной семье. Я использовала связи, чтобы устроить его сначала в частную начальную школу, а затем в частную среднюю. Эта школа была лучшей в Кансае, оттуда шла прямая дорога в лучшие университеты. Одноклассники Юдзи были сыновьями политиков и глав корпораций.

– Лучшей в Кансае?

Юдзи ходил в частную школу. Я чуть не рассмеялась вслух. Послушать его, так он родился и вырос на улице. Я вспоминала его походку, протяжный выговор, недоверчивость к людям. Мама-сан тоже удивила меня. Мне казалось, она считала, что лучшее образование дает жизнь.

– Одной из пяти лучших школ в стране. Не спрашивай, чего мне это стоило, ведь оценки Юдзи в начальной школе были весьма средними, к тому же он успел показать себя отчаянным шалуном. Пришлось подергать за многие веревочки. Я считала, что хорошая школа может наставить Юдзи на правильный путь. Однако и именно там и начались все неприятности.

На плитках цвета авокадо скапливался конденсат. Капля дрожала на кране, готовая рухнуть вниз. Положив руку на край ванны, я подалась вперед. Юдзи никогда не рассказывал мне о своем детстве. Он всегда держался так, словно родился сразу горячим двадцатилетним мачо. К несчастью для него, кому, как не матери, знать суровую правду?

– В таких школах происхождение всегда имеет значение. Пришлось проинструктировать Юдзи перед началом учебы. Если кто-нибудь спросит его об отце, он должен отвечать, что отец погиб в автокатастрофе. А если спросят обо мне, следовало говорить, что я занимаюсь бизнесом. Мне хотелось защитить Юдзи от снобизма и жестокости, которые процветают в таких школах.

Прежде всего ей вообще не следовало бы посылать туда Юдзи – тогда он был бы вполне защищен от снобизма элитных школ. Она сама научила его врать и стыдиться своего происхождения.

– О каких неприятностях вы говорите? – спросила я. – Они узнали, что вы работаете в баре?

Мама-сан покачала головой.

– Они узнали, что я – буракумин.

– Буракумин?

Мама-сан смутилась. Однажды я была на выставке, посвященной буракуминам. Представители низшей касты, они считались запятнанными прикосновением к смерти, так как работой буракуминов в старину был забой скота и погребение мертвых. Но ведь так было много поколений назад! Теперь преследовать буракуминов запрещал закон, и при мне никто и никогда не упоминал об их существовании.

– Я родилась в гетто для буракуминов рядом с Осакой – в трущобах, где хозяйничали бандиты и продажные полицейские. Сплошная бедность и преступления. С тех пор как я была ребенком, там стало потише, но даже тебе вряд ли удастся уговорить таксиста поехать туда. Там не было никаких возможностей получить образование и хорошую работу.

Я кивнула. Слова Мамы-сан вызывали во мне сочувствие. Мы никогда не были друзьями, но что с того? Ее откровенность рушила преграды между нами.

– Я не знала, что в Японии были гетто.

– Еще бы, ты же иностранка. Даже образованные японцы мало знают о подобных местах. Кому нравится признаваться, что в их чистенькой и опрятной стране есть трущобы? Я ушла оттуда, когда мне исполнилось пятнадцать.

– Пятнадцать?

– Я получила работу посудомойки в ресторане. Я очень быстро стала взрослой.

– А потом вы туда возвращались?