– Да так, – ответит Поэт растерянно, – так как-то всё…
Гуляя по Петербургу, удивляешься его переменчивости. Только что перед нами был европейский, можно сказать, немецко-педантичный пейзаж. Даже не пейзаж, а какой-то чертёж – особенно удивительный эффект на таком чётком фоне создаёт изящное чёрное кружево ветвистых деревьев. И вдруг мы попадаем в родную «золотую дремотную Азию», тихую и немного безалаберную. А то можно оказаться на шумной, пульсирующей, как воспалённый нервный узел, улице, где яблоку негде упасть, и всё напоминает какой-то сказочный восточный базар. Люди бегут в обе стороны и сталкиваются друг с другом на тесном тротуаре. Из многочисленных магазинчиков в подвалах льются всевозможные мелодии, перекрывая одна другую, и на всё накладывается вой автомобильного потока. Тут вам и пышно-аляповатый московский стиль, и безликие бетонно-стеклянные сооружения из брежневского «застоя», и «сталинский ампир», дома и для «богатых», и для «подлых». Но походив по городу, начинаешь ощущать, что эти непохожие друг на друга здания и кварталы ведут меж собой диалог.
Но если попытаться представить город в виде какого-нибудь человека, то Петербург – это мужчина средних лет, поджарый, язвительный и всё подмечающий. Мне, почему-то, он напоминает актёра Кторова: он аккуратен, изыскан и всё время, что называется, собран. Он элегантен, но в нём нет ничего вызывающего. Всё драгоценное он носит только для себя, а не для того, чтобы удивлять других. Если он носит алмаз в перстне, то это – алмаз чистейшей воды, который заметит и оценит только тонкий знаток. В то время как Москва – это женщина, и не просто женщина, а этакая роскошно одетая барыня в цветастой павлопосадской шали и с огромными каменьями в перстнях на каждом пальце, с увесистыми серьгами в ушах, что выдаёт в ней неистребимую византийскую тягу к роскоши. И ещё она по-азиатски очаровательно ленива. Само слово «Москва» даже без знания, о чём идёт речь, создаёт своим звучанием представление о чём-то беспредельно широком и смачно-тяжеловесном, как удар большого колокола. Поэтому любой скажет, что это имя или властной царицы, или древней столицы. На взгляд Петербурга, Москва безвкусно одета: на ней слишком много дорогих вещей, но они плохо сочетаются меж собой. Сам же он – безупречен, в этом отношении у него всё продумано: классический костюм и зонтик в виде трости. А его скептический характер объясняется скверным климатом и сухим, колючим, как мгновенная ломаная молния на чёрном небе, звучанием имени. Имя Ленинград звучало значительно мягче. Только не усмотрите в этом моих политических пристрастий. У аполитичных анархистов их вовсе быть не может: меня интересует и волнует только музыка слов.
Петербург – нервный, всё время куда-то спешащий, что-то критикующий и высмеивающий. В Петербурге всё имеет крайности. Хотя город этот совершенно европейский, весь отстроенный по проектам европейских зодчих, но погода в нём никогда не делает ничего вполсилы. Как ничего не делает вполсилы русский человек. Он или вообще ничего делать не будет, или сделает с таким рвением, что возникнет в какой-то момент мысль: а лежал бы ты, Ванюша, лучше на печи. Жара и холод, дожди и снегопады в этом городе проявляют себя так, что после них выдержишь уже всё. Или почти всё.
Если этот город обнаружит на своих улицах немолодую особу в мини-юбке, может очень жестоко и едко её высмеять: «Куда, куда ты со своим варикозом-то?». Сколько красавиц страдает оттого, что, выходя из дому при весенней, казалось бы, уже установившейся тёплой погоде легко одетыми, подвергаются в течение дня нежданной метели и морозу. «Ага, у вас уже ле-е-ето наступило! – словно бы говорит Петербург, над которым внезапно стянулись свинцовые тучи. – Ну-ну, а как вам
Иногда тут идёт не то, чтобы полноценный дождь, а какая-то водяная пыль, которую ветер бросает порциями прямо в лицо. А какие тут туманы, морось – м-м! В них можно заблудиться, затеряться и даже посреди бела дня… увидеть приведение.
Призраки и приведения Петербурга связаны с именами его известных жителей. Прежде всего – это основатель города Петр Первый. Точнее, памятники ему. Всякий истинный петербуржец знает, что по ночам лучше держаться подальше от Медного всадника и уж тем более не говорить в его адрес ничего плохого. А если белой ночью в три часа подойти к памятнику грозного императора у Михайловского замка, то можно увидеть, как он… (а-а, карау-ул! бр-р) шевелится! Просто призрак Петра собственной персоной часто можно видеть в коридорах Академии культуры. Так что заходите, милости просим.