Сахар на обветренных губах (СИ)

— Сильно болит? — участливо спросил Одинцов и встал передо мной на одной колено. Всё его внимание было сосредоточено на ране, из которой выступала кровь.

— Нормально, — пришлось ответить обтекаемо, иначе я тупо начну ныть.

— А если честно?

— Делайте уже, — бросила я нервно.

— Станет совсем больно, хватай меня за волосы. Разрешаю первый и последний раз.

— Обязательно, — буркнула я и демонстративно вцепилась в стул под собой. Как на приёме у стоматолога.

Мужчина сосредоточился на моей ране. Аккуратно промыл её, убрал пинцетом какие-то нитки и что-то похожее на камни. Снова промыл и, только убедившись в том, что всё убрал, нанёс какую-то приятно холодящую кожу мазь и начал бинтовать.

Взгляд его при этом нехитром деле скользнул к моему лицу.

— За что дралась-то хоть?

— За себя, — ответила я, стараясь не смотреть на него. Всё внимание намеренно увела в то, что он делал своими руками.

— А они за что?

— За свою фантазию.

— В смысле?

— В смысле, видят то, чего нет.

— Тебя и Колесникова? — кривая усмешка коснулась его губ.

— Какая разница? Мне до этого нет никакого дела.

— Боишься их?

— Мне всё равно.

— Сейчас ты напоминаешь мне меня, только пятнадцатилетнего. Я тоже никого не боялся, даже сам первый в драки лез.

— Почему?

— Потому что страшнее, чем дома, не было ни в одной драке. Давай лицо, — он резко перевел разговор на другое, а у меня в груди что-то начало щемить от его слов.

Наверное, так чётко словами и вслух я даже сама себе не формулировала, что испытываю от всего этого.

Одинцов завязал аккуратный бантик из бинта на моём колене, поднялся с пола, взял чистый ватный диск и аккуратно поддел мой подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.

Несколько секунд он придирчиво изучал крошечные царапины на моём лице, затем смочил ватный диск перекисью и начал их обрабатывать.

— Не больно? — спросил он тихо.

Брови его сошлись над переносицей, он разглядывал моё лицо, стараясь уловить эмоции. Но я умело держала всё в себе, а затем и вовсе отвела взгляд в сторону.

Резко дёрнулась назад, когда подушечка его пальца слегка коснулась моих губ.

— Какого…?! — вспылила я.

— Проверил, кровь или короста. Кровь, — ответил он спокойно, меняя ватный диск. — Не трясись, Мельникова. Целоваться больше не полезу. Следующий поцелуй за тобой и только по большому желанию.

— В руководстве универа в курсе, что у них среди преподов есть извращенец-фантазёр?

— Тоже думаю, что Евгений Дамирович тот ещё мутный тип. Руки, — коротко скомандовал Одинцов и обработал царапины ещё и на руках. — Ещё что-нибудь болит? Спина? Рёбра? Живот?

Возможно, кровит рана на руке, но тебе об этом знать необязательно.

— Больше ничего. Я и это всё могла сама обработать.

— Можешь не благодарить, — мужчина закинул грязную вату и диски в мусорное ведро под раковиной. — Аптечку оставлю здесь. Если что-нибудь закровит вновь, то обработаешь сама. Я в универ, работы полно, — говорил он буднично, раскатывая рукава. Будто мы муж и жена, что встретились на кухне за завтраком. — Сегодня четыре пары, плюс текучка. В общем, если постираешь вещи и они высохнут до моего прихода, будешь уходить — просто захлопни дверь. Квартира в твоём распоряжении. Если что-то не найдёшь, номер мой у тебя есть.

Я немного опешила и сама не поняла, как оказалась рядом с ним уже в прихожей.

Я серьёзно решила его проводить? Может, ещё поцелую напоследок для совсем идеальной картинки?

Дура, блин!

Заведя руки за спину, я переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда он уже уйдёт.

— Хорошо. Я поняла, — ответила я дежурно, потому что замерший у двери Одинцов уже в пальто и туфлях явно ждал, когда я скажу уже хоть что-нибудь.

— И, кстати, Мельникова, я соврал, — на его губах появилась полуулыбка, вынудившая моё сердце сбиться с ритма и мгновенно ускориться. Так и знала, что не будет ничего гладко. — Ты не жуёшь губы, когда врёшь. Ты жуёшь их постоянно. Завязывала бы, красивые же, — сказав это, он покинул квартиру, оставив меня одну.

Не сразу, но я отмерла.

Вернулась в кухню, где обработала порез на руке, из которого совсем немного выступила кровь. Но лишним поменять повязку не будет.

Сидя на кухне полтора часа, что стиралась куртка, я, наконец, вынула её из машинки и вместо неё закинула джинсы.

В сушилку куртку нельзя. Она превратится в убогое мятое нечто. Учитывая, что она дешевая, ей точно придёт конец.

Поэтому я расправила её на сушилке, которую придвинула ближе к батарее.

Пока стирались джинсы, я ходила по узкому коридору прихожей, разглядывала полки с ангелочками и кошечками. В комнате, в которой Одинцов усаживал меня на комод, сушилась куртка. Но здесь была ещё одна комната, дверь в которую оказалась приоткрытой.

Внутри царил такой же порядок, но немного другой. Более хулиганский, что ли.

С потолка на цепи свисала черная боксерская груша, на ней боксерские перчатки. В углу у комода лежала штанга, а рядом с ней блины.

Карта мира на стене с пластиковыми флажками в ней, кровать с покрывалом глубокого синего цвета, две подушки. Узкий шкаф с зеркалом, навороченное кресло, компьютерный стол с компьютером, колонками и наушниками. Книги, бумаги, журналы…