Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

26 марта мы несколько отклонились от северного направления к западу, чтобы по дороге купить в Баруа еще несколько обычных борнуанских тоб, и после примерно десятичасового перехода в северо-западном направлении остановились в этот день на отдых в ограде из терновника — зерибе, которую устроили мои попутчики еще по дороге в Куку. Округ Казель, расположенный к западу от дороги, между Баруа и Нгигми, населен в основном тубу из Канема, которые нашли там прибежище от преследований улед-солиман, и понятно, что этот переход потребовал от арабов определенной осторожности. Впрочем, наш путь пролегал в непосредственной близости от Чада, и мы всю ночь слышали, как вокруг нашей зерибы хрюкали гиппопотамы, добывающие себе пищу.

Ближе к вечеру мы миновали Кинджигалид, на следующее утро прошли мимо остальных деревушек, где заготавливается соль и где теперь было больше жителей, нежели при нашем приезде в Борну, и к вечеру добрались до Нгигми. Эту деревню и ее ближайшие окрестности почти невозможно было узнать. Заросли тростника, которые прежде начинались у берега озера, теперь стояли довольно далеко от него, посреди воды, оттеснившей селение к гряде дюн. Мучимый жаждой — во время полуденного привала у меня возобновился приступ — я завернул к своему старому другу, одному из местных начальников, чтобы выпить свежего молока. Пообещав ему возместить расходы на кормежку и сделать подарок, я доверил его заботе борзую Саиду, так как из-за стертых в кровь лап было бы неразумно вести ее дальше. Собрав все силы, я дотащился до лагеря, который лежал на расстоянии одного часа ходьбы к северо-востоку от города в том месте, где гряда дюн, повторяя очертания Чада, поворачивает на северо-восток.

На рассвете, еще весь в поту после мучительной ночи, я снова сел на лошадь. Но в этот день (28 марта) мне по крайней мере не пришлось испытать большого напряжения. Утром после двухчасового перехода, не зная достаточно хорошо дорогу, мы были вынуждены остановиться, а после полудня, через три часа пути, встретили двух даза, друзей арабов, которые, так как местность была небезопасна, решили их подождать. Не следует удивляться тому, что арабы Канема, хотя они и являются превосходными знатоками местности и ездили в Куку бесчисленное количество раз, все же колебались в выборе дороги. Не говоря о том, что озеро меняет свои границы в течение всего года, очертания его берегов тоже постоянно меняются, особенно с северной стороны. Образуются бухты (по-арабски риджель, мн. ч. риджуль, т. е. буквально «нога») и заводи (на канури нгальджам), так что дорога, по которой путешественники огибают северную оконечность озера, ежегодно удлиняется еще на один поворот. Позже я вернусь к изменениям в очертаниях Чада.

Оба даза принадлежали к племени вандала, а один из них, по имени Султан, пользовался личной дружбой Хазаза и большим уважением среди своих. Вскоре нам попались колючие растения для устройства зерибы, и мы разбили лагерь для обстоятельных приветствий и взаимного обмена новостями. В течение дня мы придерживались северо-восточного направления и сначала прошли у северо-западного подножия гряды дюн, окружающих Чад, а затем по их верху. Двигаясь на восток-северо-восток, утром 29 марта мы вышли к обширным, изогнутым, но протянувшимся в общем направлении с запада-юго-запада на восток-северо-восток бухтам Чада. Они назывались Багалайя, Кинджаин и Кедела Мурра, из них Кинджаин не примыкала непосредственно к дороге. О двух других мне сказали, что они образовались в недавнее время. Во второй половине дня мы начали постепенно удаляться от берега лагуны, двигаясь точно в восточном направлении, однако шли все же достаточно близко от озера и вечером смогли напоить лошадей в одном из риджелей, образовавшемся так недавно, что ни у арабов, ни у вандала пока не было для него названия.

По мере того как мы удалялись от озера, менялся и характер местности. Складки почвы становились крупнее, а между ними встречались вытянутые в длину с северо-востока на юго-запад долины, иногда такие глубокие, что высота их склонов превосходила 60 метров. К сожалению, я не мог уделять должное внимание всему, что меня окружало, ибо приступы лихорадки, повторявшиеся раз в три дня, были столь сильны, что порою мутили мой рассудок. Ко всему прочему именно на этот день был намечен ночной переход, приводивший меня в отчаяние. Арабы решились на него, опасаясь местных жителей, еще остававшихся в Бери, которое находилось южнее. Когда поздно вечером я без чувств свалился с лошади, меня положили поперек на два ящика, составлявших груз одного верблюда, и кое-как на них закрепили. Однако увидев, что я, несмотря на это, падал на землю и несколько раз тащил за собой всю поклажу, они из сострадания остановились наконец после семичасовой пытки на ночной отдых.