Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

Матен ал-Милах, куда мы должны были попасть из Эннери-Бороди, лежала слишком далеко, чтобы преодолеть это расстояние за один день. Поэтому в первый день нового, 1872 года мы выступили только около полудня и после пятичасового перехода в западном-юго-западном направлении разбили лагерь в пустынном месте, так что теперь нам снова приходилось заботиться о возведении защитной зерибы на ночь. Через четыре часа на следующее утро мы были у цели, т. е. на южном крае долины. Она поросла почти исключительно сиваком и хеджлиджем и благодаря обилию первого была облюбована как место добычи соли. Места для ее выпаривания в большом числе встречаются рядом с колодцами, имеющими около трех саженей глубины. Уже в этот день мы заметно спустились вниз, но еще ощутимее на следующий (3 января), когда двигались девять с половиной часов в западном-северо-западном направлении и добрались до вытянутой с юго-востока на северо-запад бухты Чада, в которой тут и там были видны крокодилы. Время от времени на нашем пути встречались неглубокие лощины, дно которых, нередко содержавшее в почве двууглекислый натрий, было лишено растительности (за исключением отдельных островков акреша). Они, по-видимому, периодически, т. е. в дождливый период и при высоком уровне Чада, покрывались водой.

4 января мы снова придерживались западного-северо-западного направления и шли восемь часов, частенько пересекая такие же лощины и обходя небольшие риджули (узкие заливы или короткие истечения) Чада. С тех пор как примерно в середине дневного перехода мы вышли к обширному, вытянутому с юга на север заливу этого озера, наша дорога пошла близ его берега, тогда как вдали виднелись желтые песчаные холмы островов. Вскоре после того как мы расположились на ночлег на берегу широкого залива Чада, мимо нас проехало несколько всадников кумосоалла, возвращавшихся из набега на северное Борну, а немного погодя за ними проследовала толпа вооруженных людей, причем лишь некоторые были верхом. Их было так много, что весь наш лагерь всполошился. Мои спутники решили, что это не иначе как туареги, и поэтому поспешили загнать пасущихся верблюдов внутрь зерибы, оседлать коней и схватиться за оружие. Однако вскоре выяснилось, что это в высшей степени безобидные люди, жители Нгигми, потерпевшие урон от кумосоалла и глупейшим образом пешком преследовавшие конных грабителей. С появлением физической усталости их жажда мести вскоре охладела. Поздно ночью они снова прошли мимо нашей зерибы, но в обратном направлении. Голодные и измученные, они попросили дать им поесть и разрешить переночевать.

Следующий восьмичасовой переход (5 января) в основном в юго-западном направлении привел нас на нашу прежнюю стоянку неподалеку от Нгигми. Первое время мы держались поблизости от озера и через три часа вышли к еще одному его заливу. Однако затем мы оказались отделенными от него уже упомянутой цепью песчаных возвышенностей. Здесь реже встречались попадавшиеся нам в предыдущие дни понижения или лощины, почва которых в течение части года, видимо, покрывалась водой. Когда на следующее утро (6 января) наш караван проходил мимо Нгигми, я направился в саму деревню. Она стояла на своем прежнем месте, но, как мне показалось, стала выглядеть необычайно зажиточной благодаря пышным полям хлопчатника, аккуратно установленным хижинам и красивым одеждам жителей. Даже если они давно не терпели урона от туарегов и, значит, могли тщательнее обрабатывать поля и сохранять свои лучшие платья, то все хижины были явно прежние и только после моего длительного пребывания среди неимущих кочевников и угнетенного полукочевого населения предстали передо мной в столь блестящем свете.

Я поспешил в дом моего тамошнего знакомого Сома Мохаммеду, чтобы забрать оставленную на его попечение собаку Саиду. Уже во дворе, в ограде, предназначенной для овец и коз, я увидел некогда столь гордую слуки (арабскую борзую) в весьма плачевном состоянии. Казалось, что ее сотоварищи по хлеву не только потеряли к ней всякое уважение, но и жалели бедное, в высшей степени отощавшее животное. Она печально лежала там, и, очевидно, только наше появление заставило ее найти силы и подняться с места своих мучений. Подоспевший хозяин дома не только объяснил плачевное состояние своей подопечной ее тяжелой болезнью, но и в наилучшем свете представил свою верную заботу о доверенном ему животном. Он очень старался, описывая свои заботы и уход за собакой, как он не скупился для нее даже на масло и мясо, и, взывая к моей благодарности, даже подарил мне тощую овцу. За неимением другого имущества я пока что отдарил его металлической кастрюлей, на которую он и раньше обращал особое внимание, и пообещал еще туркеди (женскую шаль), когда он в следующий раз приедет в Куку. После этого я присоединился к каравану, везя перед собой на седле овцу.