Экипаж неподвижной машины расположился в ее тени, а Петр изучал поблизости следы на песке. Я один сидел в кабине и высматривал какой-нибудь транспорт на дизельном топливе. Ничего похожего. Вдруг приблизительно в пятидесяти метрах от нас поверхность песчаной дюны, доходившей до самой дороги, странным об-пазом подернулась рябью. Петр поспешил туда, хотя ничего не видел. Я направил его точно в подозрительное место, и он, немного пройдя по дюне, обнаружил «злодея» — выловил «песчаную рыбу»
Пока мы осматривали сцинка, на горизонте возникла темная точка. Была объявлена всеобщая готовность, всеми овладело напряженное беспокойство: какая это машина — на дизельном топливе или на бензине. Оказалось, на дизельном топливе, и горючего было достаточно и для нас. Почти два часа мы ехали по однообразной хамаде. Наконец вдалеке появилась глубокая и широкая долина. Дорога запетляла между склонами, закрывавшими вид, и вдруг неожиданно перед нами открылась панорама, чем-то напоминающая «Сказки тысячи и одной ночи» или, может быть, прелестную декорацию из какой-нибудь удачной кинофантазии о жизни на другой планете. В центре широкой долины стояли два холма с прилепившимися на них коробочками белостенных домов. На вершине надо всем царила башня своеобразной постройки. Прямо перед нами, на небольшом склоне, расположился третий такой же городок. И здесь, на самом высоком месте, стояла характерная высокая башня. Это был Бени-Изгуен. Дальше вправо — Мелика, а сзади самый известный из городов Мзаба — Гардая. При въезде в долину, на повороте, нам открылся вид на остальные две части здешней невероятной «городской агломерации в пустыне» — Эль-Атаф и Бу-Нуру.
Мы изумились тому, как такое относительно большое число людей может прокормить себя в условиях Сахары. За Гардаей тянулась полоса зеленых пальмовых рощ, но у нас этого хватило бы примерно на небольшой сельскохозяйственный кооператив. В Таманрассете таможенник «учил» нас, что туареги могут пропитаться в пустыне тем, что получают при нападении друг на друга. Нечто подобное происходило и здесь, как мы потом узнали: мозабитское меньшинство, обосновавшееся в этих местах, занимается торговым предпринимательством. Мозабитам не требуется нападать друг на друга, они могут прокормиться тем, что друг с другом торгуют, рассудили мы по аналогии, и эта маленькая шутка улучшила мое порядком упавшее настроение. Рука сильно болела, отек дошел до самого плеча. Больница была рядом, но кто заплатит за лечение? Через два дня из Алжира в Прагу отлетает самолет, в котором забронированы нам места, а наши финансы примерно соответствуют возможности доехать туда автостопом и купить что-либо поесть, чтобы не умереть с голоду. Софья через пять дней должна сдавать какой-то экзамен в каком-то из многочисленных институтов, где она одновременно училась. Как быть?
Машина подвезла нас прямо к больнице, где наши любезные спасители высадили нас и сердечно распрощались. Стоявшая рядом машина отправлялась на север до Айн-Уссёра — решение мы приняли сразу: с ними уехала Софья, чтобы успеть на самолет в Алжире. Для этого у нее было 30 часов времени и 600 километров пути. Два места для нас, поскольку Петр остался со мной, она забронирует на следующий рейс, на самолет, отлетающий через неделю.
Я вошел в больницу и попал в руки пожилого приветливого француза доктора Арно. Наш разговор развеселил бы постороннего наблюдателя.
— Змея была такая? — спросил доктор и сделал над головой указательными пальцами рожки, как это делают в детской игре «идет коза рогатая».
— Не совсем, но семейство то же, вакцина та же, — ответил я (или по крайней мере мне казалось, что я ответил в границах тогдашнего своего французского языка). Потом я назвал змею по-латыни, и в инструкции к использованию соответствующей поливалентной вакцины мы действительно нашли этот род. Все остальное шло как по маслу, я получил «пчелку в зад» и постель, на которой мог размышлять о борьбе токсина с антитоксином, начало которой было положено в моем несчастном теле. Петр между тем раздобыл где-то пакет с молоком, два апельсина и какое-то печенье и положил все это мне на столик. Что было дальше, не помню, потому что мое покорное ничегонеделание перешло в укрепляющий сон.