Сахара

Ждем где-то с час, пока не соизволят появиться судьи. Обвиняемые в своей клетке находятся в ужасающем состоянии. Все в синяках, губы разбиты, головы распухли, одежда порвана, едва держатся на ногах. Руки у них связаны за спиной, а за ними еще торчат два здоровенных мусора с дубьем и для развлечения поправляют шишки обеих жертв. За нами тоже следят, но уже в качестве свидетелей. Помимо того в зале находится еще пара десятков человек, то ли корреспонденты местной газеты, то ли продавцы манго понятия не имею, может они вообще пришли сюда прохладиться или переспать.

Наконец-то Господа Судьи, осознавая собственную значимость, входят в зал. Локтем заезжаю Мигелю меж ребер, чтобы сдержать готовый сорваться у него смешок: Их Чести одеты по-английски, в алые тоги и волнистые парики. Уже на старом английском лорде подобные реквизиты выглядят несерьезно, ну а на черной роже впечатление совершенно убийственное.

— Поосторожней, они опасны.

И действительно, по мере того, как церемония развивается, чувствую, что детишкам может быть паршиво. Здешние кретины решили доказать нам, что в их стране справедливость это не пустой звук, и намереваются влепить им самый жестокий приговор. Вот этого допускать нельзя. Для этого поднимаюсь и беру слово. Заявляю, что страна у них красивая, и что питаю массу уважения к их культуре. Рассказываю им о легендарном величии Ганы, вспоминаю о специальных отношениях, всегда объединявших наши страны, и еще всяческую чушь того же разряда, после чего взываю к проявлению великодушия к обоим обвиняемым. Ведь это же мы виноваты, поскольку сами создали искус. Впрочем, это святая истина. Нельзя оставлять больших денег рядом с умирающими от голода детьми.

Во время своей речи гляжу в точку, расположенную высоко над головами судей. Просто не могу оставаться серьезным, видя эти клоунские хари. Но замечаю, что решительности у них поубавилось. Один постоянно чешет шею, тем самым передвигая парик, который ему явно велик и все время сползает на глаза.

Пихаю каблуком Мигеля, который хихикает рядом, и сажусь среди всеобщего молчания, попросив в качестве завершения присяжных проявить милосердие. Судьи глядят друг на друга в явном замешательстве, затем смотрят на обвиняемых, потом на потолок, когда же не остается ничего, на что бы они не посмотрели, объявляют арестантов невиновными. Ребята на прощание получают по морде, после чего их выбрасывают на улицу. Я забираю наши паспорта и тоже выхожу, чтобы присоединиться к Мигелю, который катается от смеха на мостовой.

С того момента Мигель окончательно теряет уважение к Пирожнику, который продолжает творить свое.

* * *

Того, Дагомея… В то время, как в буше полно восхитительных негритяночек, именно в Лагосе, в Нигерии, в самом опасном месте Африки, бессмысленном результате африканской урбанистики, наш уважаемый партнер по путешествию внезапно проявляет собственные сексуальные потребности. Посему, посреди ночи катим на его ситроене в район красных фонарей, где девчонки подходят в свет фар, чтобы расставить бедра и исполнить свой боевой клич: «Fucky — fucky! Fucky — fucky!»

После долгого болтания в округе, в результате чего нас все заметили, Пирожник выбирает для себя трех толстух, после чего, когда приходит время платить, конечно же, начинает скандалить. За три минутки экстаза во дворике девицы требуют больше, чем было договорено заранее. Вместо того, чтобы успокоиться и заплатить, Пирожник тянет кота за хвост. Ссора привлекает каких-то типов, и начинается коррида. Приказываю остальным отступить к машине. Противников трое. Пирожник что-то слишком долго не может запустить двигателя, в связи с чем мочим. Бью первого же монтировкой. Мигель вонзает саперную лопатку в лоб второго. Они отступают. У моего клиента голова твердая, и он возвращается, в связи с чем мочу его что было дури, а Пирожнику наконец-то удается врубить первую скорость.

На ей раз наш дружок напустил в штаны. На полном газу мы покидаем страну и направляемся в Камерун. Через несколько дней ночь застает нас на шоссе неподалеку от Яунде, шансов найти гостиницу никаких. Соглашаюсь на то, чтобы устроить ночлег под открытым небом и сплю каменным сном. После пробуждения оказывается, что у нас уже ничего нет. Ящики, оборудование все исчезло. Я с Мигелем спали одетыми, но вот у Пирожника осталась одна только сумочка, что была у него под головой. Он стоит совершенно обескураженный в одних только сомнительной чистоты трусах и переживает катастрофу. Для него это страшный удар. Впоследствии я узнаю, что воры сжигают какое-то растение, дым которого делает сон намного крепче. Для Пирожника такое объяснение, ясный перец, не имеет никакой ценности. Он просто сломался. Покупает себе новую одежду, после чего заявляет мне, что собирается все бросить и вернуться в Европу.