Сахаровский сборник

Замечательная особенность наших земляков состоит в том, что они всегда действуют в соответствии с обстоятельствами. Обстановка — вот что целиком определяет поведение, а затем и образ мыслей. Поскольку эта жизненная установка отвечает теории, первый пункт которой гласит, что бытие определяет сознание, наш земляк не будет оскорблен, если вы это ему объясните. Бытие в самом деле, в прямом и буквальном смысле, определяет его сознание. Когда в автобусе свободно, он человек. Когда тесно, он звереет. Ему вообще ничего не стоит перейти от приторной вежливости к волчьему рыку, он, как Протей, меняется на наших глазах, превращаясь из скромного труженика в гунна, а потом, при случае, так же свободно принимает человеческий облик. Словом, это человек-толпа, род организма, у которого температура тела всегда равна температуре окружающей среды.

Нигде эта особенность не проявлялась так отчетливо, как в лагере. Лагпункт, как нетрудно заметить, являет собой миниатюрный макет общества. Однако человеческий материал, с которым там имели дело, был неоднороден. И всегда легко было отличить земляка от инородца. Последние могли быть культурными горожанами, как большинство прибалтийцев, или неграмотными крестьянами, как западные украинцы или белорусы, но всегда резкая грань отличала их от "наших", словно они были людьми другой цивилизации. Их отличала мораль, усвоенная в детстве. Эта мораль, подобно грузилу, придавала им устойчивость в абсурдном мире, и, хотя колеблясь, они сохраняли свойственное людям вертикальное положение. Тогда как жизненная философия большинства "наших" исчерпывалась формулой: "С волками жить — по-волчьи выть".[12]

Я хотел бы подчеркнуть, что здесь противопоставляются не нации (и тем более не расы); западные белорусы не составляют особой нации. Они казались инородцами, потому что тогда (в 50-е годы) было одно преимущество перед восточными: еще не успели провариться в котле, куда сверху летят народы, сохраняющие какую-то кристаллическую нравственную структуру, а снизу вытекает жижа, прогрессивная масса. Этот процесс утраты предрассудков (а заодно и совести) выразила пословица: "На том месте, где была совесть, вырос хрен". А хрен, как известно, не очень большой моралист… Никакая естественная сила не может вложить душу в ком плоти, управляемой одними условными рефлексами. Даже если какие-нибудь марсиане уберут нынешнюю администрацию, хрен, выросший на месте совести, не превратится в нравственное начало…

Но, может быть, надо мысленно отделить от плоти народа его бессмертную душу? Иначе народа просто нет. Я уже говорил и писал, что народа нет; мне возражали, что интеллигенции тоже нет. Доводы были убедительны, и все-таки я мимо всех аргументов непосредственно чувствовал реальность интеллигенции. Что за реальность? Не знаю. Просто чувствую, как она трепыхается. Так же, видимо, обстоит дело и с народом. В народной массе что-то трепыхается — и вылезает наружу в подписях об открытии церкви, в сектантских общинах…

Хрен твердо знает свою правду — не мочиться против ветра. Но душа, эта сомнительная, не подтвержденная наукой реальность, — где-то бьется. И кто-то начинает верить в нее и вести себя нелепо — сбиваться в кучки (сектантов, диссидентов), лезть на рожон. Так что идти с душой народа — значит идти против народной массы. И наоборот: идти с народной массой — значит, топтать народную душу.