Сахаровский сборник

Да, конечно, они соответствуют и моим, и вашим, читатель, представлениям. Только в ранг идеалов они были возведены тогда, когда их сформулировал Андрей Дмитриевич Сахаров. До этого они были идеями и часто казались слишком отвлеченными, чтобы непосредственно задеть каждого. Я, скажем, считала экологию областью специалистов, они уж сами решат, что для человека — для меня — хорошо, что плохо. А ведь так и права человека можно считать компетенцией юристов, мирное сосуществование — дипломатов (или военных — на выбор), а вопросы идеологической свободы — это уж, наверное, по ведомству КГБ! Да ведь многие так и смотрят на эти дела. Андрей Дмитриевич не призывает каждого нести свою долю ответственности: хотим мы или не хотим, участвуем или уклоняемся, от ответственности никто никуда не денется; когда грянет катастрофа, мгновенная или сказавшаяся со временем, поди тогда, доказывай: "Я тут ни при чем". Нашу готовность иметь суждение о главных вопросах жизни человечества и себя самих Сахаров полагает не меньшей, чем его собственная. С нами и делится он своими "Размышлениями" ("Автор просит читателей делать свои замечания, высказывать свои соображения по поводу написанного").

Но кроме такой готовности нужны условия для ее реализации: информация и свобода (собственно, по Андрею Дмитриевичу, информация — важнейшая составляющая свободы). Несвобода — главный недостаток современного советского общества, считает А.Д. Сахаров. И, мне кажется, не только из-за присущего ему стремления к справедливости, из-за своих гуманистических принципов, но и в силу своей гражданской позиции: он знает, что гражданские права и свободы являются фундаментом гражданских обязанностей, гражданской ответственности.

Со времени "Размышлений" прошло 13 лет. За эти годы не раз менялись отношения между странами в мире, изменились ситуация внутри страны, судьбы близких Сахарову людей, изменилась и судьба самого Андрея Дмитриевича. Изменилась ли его позиция? Мне кажется, что существенно иначе, чем прежде, относится теперь А.Д. Сахаров к возможностям социализма. Автор "Размышлений" надеялся на конвергенцию двух систем, на демократизацию советского общественно-политического устройства. Возможно также, что он верил в добрую волю советского руководства. Буквально через несколько месяцев после появления статьи в самиздате была оккупирована Чехословакия — мирное сосуществование было поставлено на карту во имя "местных задач". Постоянно, из года в год, ухудшается экономическое положение нашей страны; за счет привилегий партийно-правительственной элиты растет у нас социальное неравенство; все более массовыми становятся алкоголизм, воровство, разрушается трудолюбие; снижается качество медицинской помощи. Внутренняя политика игнорирует права человека, да, собственно, и вообще право: власти не считаются даже со своим собственным законодательством, с законами своей страны. Граждане подвергаются дискриминации по национальному признаку или за те или иные религиозные убеждения. Система управления лишена обратной связи. И все в целом опирается на жестокую репрессивную политику.

Таков социализм в нашей стране, и, по-видимому, его пороки заложены в той структуре, которую он создал для своей реализации. Возможно ли надеяться на добрую волю его руководителей, на внутреннее его совершенствование? "Бывает, что человек ни на что не надеется, но все равно выступает, потому что он не может молчать", — говорит Сахаров в интервью 73-го года.

Он сам вот именно не может молчать. В статьях "О стране и мире" (1975), "Движение за права человека…" (1978) и в других работах этого времени он снова, на сей раз на конкретном материале, вскрывает пороки советской действительности (меня удивила многосторонняя, детальная и глубокая осведомленность Сахарова: оказывается, привилегии элиты — они тогда еще распространялись на Андрея Дмитриевича, хотя уже в значительно меньшей мере, чем раньше, — могут и не быть непроницаемой для информации преградой. Имеющий уши — слышит, имеющий глаза — видит).

Сахаров по-прежнему говорит о необходимости внутренних реформ в СССР: "Я по-прежнему считаю полезными подобные попытки — не только как наиболее компактное изложение взглядов и стремлений, но и как необходимую альтернативу официальной позиции". Но хотя сам он напоминает, что и раньше не рассчитывал на разумный отклик советских руководителей, мне, читателю, кажется, что тон и ориентация работ А.Д. Сахарова в 70-е годы существенно иные, чем раньше: ближе к моей собственной пессимистической позиции, чем в "Размышлениях…".

Очевидно, некоторые новые надежды Андрей Дмитриевич связывал с Западом, с возможностями его влияния на Советский Союз. Но события последних полутора-двух лет — вторжение в Афганистан, тотальные репрессии внутри страны (в том числе и беспрецедентная высылка самого Сахарова, его изоляция), новые ограничения эмиграции — все это может подорвать всякую веру в возможности совершенствования страны путем влияния на тоталитарный режим внутренних или внешних сил.