Сахаровский сборник

Нет людей более важных и менее важных, жизнь каждого человека содержит в себе бесконечность, Вселенную и не измеряется количественно. Эти идеи придумал не Сахаров, но они для него чрезвычайно органичны. Его Нобелевская лекция и многие другие заявления содержат весьма длинные списки репрессированных, и он мучительно трудно обдумывает перечисление имен, с чувством вины перед теми, кого не сумел назвать. Кому-то это может показаться утомительным. Два года назад "Голос Америки" при передаче очередного обращения Сахарова упомянул из приведенного им списка лишь несколько первых фамилий, заменив остальные на "и другие". Это вызвало резкий протест Андрея Дмитриевича, глубокое личное возмущение. Если бы такая позиция Сахарова была воспринята достаточно широко, то, может быть, человечество было бы спасено. И напротив — пренебрежение принципом абсолютной ценности каждой человеческой жизни чревато, как продемонстрировала история, миллионами человеческих трупов.

Деятельность правозащитного движения в СССР, в том числе и Сахарова, в течение длительного времени препятствовала попыткам ослабить ограничения, наложенные на КГБ после смерти Сталина. Это много раз подтверждалось на опыте. Каковы механизмы этого влияния — трудно сказать. Машина власти в СССР — это "черный ящик", над загадками которого, наверное, не следует ломать голову. "Что будет? Куда все идет?" — здесь все друг друга это спрашивают. Но ответ может зависеть и от собственного поведения в данный момент. Результативностью своих действий Сахаров это доказал неоднократно.

В последнее время в "черном ящике" что-то сдвинулось, и КГБ получил б'oльшую, чем раньше свободу действий. Это проявилось в ссылке Сахарова, широких репрессиях правозащитников, в том числе женщин, что содержит особый элемент жестокости (Татьяна Великанова, Татьяна Осипова, Ирина Гривнина, Мальва Ланда, Оксана Мешко, Ольга Матусевич), в провокационном аресте секретаря самодеятельного научного семинара еврея-отказника математика Виктора Браиловского, "профилактических" репрессиях (Анатолий Марченко, Генрих Алтунян), глушении радиопередач. Что будет? "Важно то, что уже произошло", — ответил мне на такой вопрос Андрей Дмитриевич примерно четыре года назад, вскоре после ареста Орлова, Гинзбурга и Щаранского. Этот ответ справедлив и сегодня, и, наверное, всегда. Освобождение американских дипломатов-заложников явилось результатом известных принципиальных усилий. Что будет с Сахаровым, Орловым и другими правозащитниками, может зависеть от усилий мировой общественности. Необходимо найти способы разговаривать непосредственно с "высшим эшелоном" власти в СССР, то есть с теми, кто только и полномочен "принимать решения", а это не просто. (О важности этого последнего обстоятельства неоднократно говорил и говорит академик Сахаров.)

"Что будет" может зависеть и от позиции советской общественности. Позиция Академии наук СССР в отношении ссылки Сахарова известна — умолчание и бездействие. То беспринципное бездействие, которое опасно. Ни один из академиков не потребовал элементарного — предоставить Сахарову слово, выслушать его на заседании Академии. Не исключено, что обращение нескольких советских академиков к Л.И. Брежневу могло бы вернуть Сахарова в Москву.

… Случилось так, что я увиделся с Андреем Дмитриевичем на семинаре в ФИАНе на следующий день после визита в квартиру Сахаровых людей, назвавших себя членами организации "Черный сентябрь" (1973 год). (Вошли в квартиру, оборвали телефон, в течение полутора часов угрожали убить его и жену.) Он рассказывал об этом, как о каком-то досадном, нелепом событии. "Сахарова в принципе нельзя испугать, — сказала как-то Елена Георгиевна. — Его можно убить, но добиться, чтобы он отказался от того, что думает, — невозможно". Андрей Дмитриевич постоянно размышляет, и, как я понимаю, он всегда чувствует дистанцию между фундаментальным и случайными суетными обстоятельствами, такими, к примеру, как визит "террористов". Может быть, архимедовское "не трогай моих чертежей" в какой-то мере соответствует этому мироощущению Сахарова. Его нельзя испугать, но ему можно сделать очень больно, если использовать для этого близких — жену, детей. Сегодня таким объектом стала невеста сына — Лиза Алексеева. "Сам факт заложничества, связанный со мной, для меня совершенно непереносим" (письмо А.П. Александрову, 20 октября 1980 г.). К этим словам Сахарова следует отнестись со всей серьезностью.