У меня сложились дружеские отношения с местным врачом, доктором Сандерсом: когда у него выпадало свободное время, мы встречались и беседовали обо всем на свете, пытаясь разобраться в вопросах, которые, как убеждает мой жизненный опыт, не имеют ответов… по крайней мере, в этом мире.
Однажды вечером мы сидели у меня дома, и вдруг мне показалось, что во взгляде Сандерса появилось что-то недоступное моему пониманию.
– Что вы думаете о Фарингтоне? – спросил он.
По любопытному совпадению, его вопрос прозвучал именно в тот момент, когда я сам неосознанно размышлял о Фарингтоне.
Джозеф Фарингтон был в городе человеком новым, ибо обосновался в Н. совсем недавно, – вполне достаточная причина для того, чтобы о нем судачили. К тому же он приобрел самый большой дом на холме, возвышающемся в южной части города – в лучшем, по общепризнанному мнению, жилом квартале. Не считаясь с расходами, он обставил дом с помощью одной из наиболее известных лондонских торговых фирм и часто устраивал приемы, однако повторно побывать в его «Фронтонах», как называлось жилище Фарингтона, желающих обычно не было. Люди в один голос говорили, что Фарингтон «какой-то странный».
Я, конечно, знал об этом – никакие слухи и сплетни не проходят мимо ушей священника, – но все же колебался с ответом на прямо поставленный вопрос.
– Признайтесь, святой отец, – сказал Сандерс, видя мою нерешительность, – вам ведь, как и всем нам… не нравится этот человек! Фарингтон выбрал меня своим личным врачом, но лучше бы его выбор пал на кого-нибудь другого. Какой-то он странный.
Опять те же слова – «какой-то он странный»! Голос Сандерса еще звучал у меня в голове, а перед моим мысленным взором уже предстал Фарингтон – такой, каким я его запомнил, когда увидел на главной улице города: он прогуливался, и все вокруг исподтишка поглядывали на него. Крупного телосложения, само воплощение мужественности, казалось, он буквально пышет здоровьем, что невольно навевало думы о вечной жизни. У Фарингтона было румяное лицо, черные как смоль волосы, агатовые глаза и грациозная походка юноши – и это у человека как минимум шестидесяти лет от роду, судя по его биографии.
– Знаете, Сандерс, – поспешил я утешить доктора, – сдается мне, Фарингтон не доставит вам много хлопот. Здоров как бык.
– Вы не ответили на мой вопрос, – упорствовал Сандерс. – Забудьте о своем сане, святой отец, и скажите, что вы на самом деле думаете о Джозефе Фарингтоне. Не правда ли, от него бросает в дрожь?
– Вы… врач… и говорите такое! – слегка пожурил я моего друга, не желая откровенничать о Джозефе Фарингтоне.
– Это сильнее меня… Я чувствую перед ним невольный страх. Сегодня днем мне пришлось навестить его во «Фронтонах». Подобно другим людям крупного телосложения Фарингтон немного ипохондрик. Ему почудилось, будто у него что-то не в порядке с сердцем.
– И?..
– Да он сто лет проживет! Но, поверьте, святой отец, для меня было невыносимо находиться рядом с ним: есть в нем что-то пугающее. И я испугался… да, испугался. В его присутствии мной все время владел безотчетный ужас. Мне нужно было рассказать кому-нибудь об этом, вот я и пришел к вам, ибо не знаю в городе никого надежнее вас… Хотя свое мнение вы, как вижу, предпочитаете держать при себе.
– В подобных вопросах не следует спешить, – уклончиво сказал я, посчитав такой ответ наиболее приемлемым.
Спустя два месяца после этой нашей беседы не только город, но и всю страну потрясло жестокое бесчеловечное преступление. В поле обнаружили труп восемнадцатилетней девушки, местной красавицы. Ее прекрасное при жизни лицо было искажено застывшей маской смертельного ужаса.
От того, как бедняжку убили, у людей волосы дыбом вставали. Страшная рана на шее, словно девушка стала жертвой какого-то хищника из джунглей, вызывала оторопь.
При всей, казалось бы, абсурдности таких умозаключений нетрудно догадаться, что подозрения в этом дьявольском преступлении начали связывать с именем Джозефа Фарингтона. Настоящих друзей ему завести не удалось, хоть он и пытался быть общительным. Да еще Сандерс – безусловно, хороший врач, но не самый тактичный человек. Его нежелание навещать Фарингтона для оказания медицинской помощи – вы помните, как он неоднократно намекал на это в нашей беседе, – вызвало толки. А люди между тем были взвинчены до предела и потому, не имея против Фарингтона никаких прямых улик, именно ему приписали вызвавшее всеобщий шок убийство. Наиболее непримиримые среди молодежи в запальчивости даже заявляли, что следует взять правосудие в свои руки и как-нибудь ночью поджечь «Фронтоны», зажарив Фарингтона в его постели.
Когда напряжение вокруг произошедших событий достигло высшей точки накала, я, как вы понимаете, помимо своей воли оказался вовлеченным в это дело. Фарингтон прислал мне записку с приглашением на ужин. Послание заканчивалось словами: «Мне надо с Вами кое-что обсудить. Пожалуйста, приходите».
Будучи служителем Церкви, я не мог не откликнуться на его просьбу и поэтому принял приглашение.