– Само собой, хочу, – выдохнула я, за открытой дверцей шкафа скидывая домашние шорты и натягивая джинсы, а вместо тапочек надевая сандалии.
Когда мы вышли из подъезда во двор, сумерки только-только начали сгущаться, и мне все время казалось, что в тени деревьев, где-то поблизости, бродит Адгур. Скрывается за неработающим фонтаном в форме приплюснутой чаши в центре двора или притаился за гипсовым пионером с отбитым горном, застывшим в углу палисадника. Я передернулась и рефлекторно взяла Макса за руку. Он крепко сжал мою ладонь и, на ходу наклонившись, ободряя, чмокнул в нос. Мотоцикл свой он оставил у голубятни, под присмотром суровых на вид, но добрых в душе голубятников.
У возведенной столетие назад из подручных материалов двухэтажной клетушки их отиралось трое, и пристроенная на бордюре шахматная доска с расставленными в идеальном порядке фигурами недвусмысленно указывала на то, что собрались они с благою целью, но посланная провидением бутылка виски спутала их планы. Заметив нас с Максом, направляющихся к мотоциклу, почти покончившие с виски мужички пришли в радостное возбуждение, из чего я сделала вывод, что мой попутчик имеет самое непосредственное отношение к счастливому стечению обстоятельств.
– Че, все? Поехал? – прогудел самый крупный из голубятников.
– Спасибо, что приглядели за аппаратом, – протягивая мне вытащенный из бокса мотоцикла шлем, приветливо улыбнулся блогер. Свой шлем он снял с ручки мотоцикла и привычным жестом надвинул на лоб.
– Да мы всегда! Ты обращайся! В любое время дня и ночи! – наперебой зашумели благодарные помощники.
Максим перекинул ногу через седло, сказал: «Держись крепче» и, дождавшись, когда я пристроюсь на сиденье сзади и обхвачу его спину двумя руками, дал по газам. До Сретенки мы домчались довольно быстро. Оставили мотоцикл в закутке перед подъездом и заторопились наверх. На звонок открыла Наталья. Она по-хозяйски распахнула дверь и, увидев блогера, пригласила:
– Проходи!
Заметив, что Макс не один, понимающе усмехнулась и, подмигнув мне, кивнула головой в сторону комнаты – дескать, и ты проходи, раз пришла.
И мы вошли в прихожую. Пока снимали обувь, до нас из гостиной доносился сдавленный голос Небабы, исполненный отчаяния и безысходности:
– Черт знает что такое! Вот ведь история! Как я ему объясню?
– Успокойся, Гриша! – из прихожей прикрикнула на любовника повариха, взявшая ситуацию в свои руки. – Максим парень умный, поймет.
Она провела нас в гостиную и усадила в кресла. Рассеянный свет торшера выхватывал лежащего на диване Григория Васильевича. Перед ним на журнальном столике стояла початая бутылка коньяку, из которой он то и дело подливал себе в пузатый фужер на низкой ножке, тут же выпивая налитое.
– И прекрати пить! – одернула любовника женщина. – Лыка уже не вяжешь!
Толстяк поставил на стол опустевший фужер и, пососав прокуренный ус, с пафосом обронил:
– Только не надо инсинуаций, я найду в себе силы покаяться перед этим молодым человеком!
– Дядя Гриша, да что случилось? – не выдержал блогер.
Небаба помолчал, посопел и, собравшись с духом, начал:
– Два месяца назад я понял, что твой отец, Максим, ведет нечестную игру. Константин в обход меня проворачивал прибыльные делишки и не делился со мной заработками. Мне это очень не понравилось. И я, каюсь, обратился за помощью к Наталье. Я попросил установить видеокамеру в кабинете Кости, чтобы знать, с кем он без меня встречается и о чем говорит. Но, честное слово, я про нее забыл. Ни разу не просматривал пленку. О камере напомнила Наталья. Она спросила после убийства Виктории, не хочу ли я взглянуть на убийцу. Я отмахнулся – мол, там уже давно ничего не пишется. Наташка удивилась – а зачем же, говорит, мы тогда ее устанавливали?
– Действительно, такая удобная вещь – а Гриша не включает! – поддакнула Наталья.
– Да как-то неловко мне стало, – оправдываясь, забормотал заместитель Маслова. – Костя мой друг, а я за ним слежу. Непорядочно как-то.
– А Маслову, значит, порядочно тебя дурить!
– Подождите, но как же так? – недоверчиво протянул Максим. – Кабинет отца обыскивали, почему же камеру не нашли?
– Прятать надо уметь, – в голосе поварихи звучали горделивые нотки. – Я ее в самое неожиданное место, в дверной косяк, пристроила. Когда дверь открывается, видно, кто в кабинет заходит. И слышно, что говорят. Гриша не хотел, но я настояла, чтобы после убийства Викуси снова включили камеру на запись. И знаешь, кого мы записали?
– Кого же, если не секрет? – побелел от напряжения Макс.
– А вот смотри!
Повариха щелкнула пультом, включая плазму на стене, и на экране появилась входная дверь кабинета, в проеме которой на секунду мелькнул всклокоченный смуглый человек, одетый лишь в ветхую тряпицу. Происходящее в кабинете с камеры и в самом деле не просматривалось, лишь из глубины комнаты доносились звуки борьбы. А через пару минут убийца проскользнул в обратном направлении. Он прошел так близко от камеры, что разглядеть его не составило труда. Осунувшееся темное лицо, запавшие безумные глаза, обветренные губы, и на голове – свалявшееся серое мочало.